Мы распрощались, и я поднялась на… хм… первый этаж. Впрочем, фундамент здания был вписан в склон так, что один его торец возвышался над землёй на ту самую сажень, а противоположный, в котором располагалась кухня, выходил на задний дворик уже без всяких ступенек вверх ли, вниз ли. Очевидно, чтобы без проблем хоть мешки и ящики таскать в кладовую, хоть помои и объедки выносить. Для егерей и рекрутов, кстати, теперь готовили отдельно, разгрузив скандальную тётку Тильду, которой отныне предстояло кормить только семью сеньоры и прислугу. И если кто-то думает, что её это обрадовало, то он крупно ошибается: она себя почувствовала чуть ли не оскорблённой. Хорошо ещё, что бегать в горку и обратно почти четверть лиги, причём именно в то время, когда надо готовить, она никак не успевала. А то мне говорили, что она приходила как-то вечерком посмотреть, чего там «гнумы» понаделали на новой кухне, и ясное дело, жестоко их работу раскритиковала. Не будь она так занята, егерским стряпухам наверняка пришлось бы выслушать немало интересного о своих умениях.
А ещё, кроме отопления и обустройства кухни, гномы позаботились об освещении: в холле и на лестнице горели их висячие лампы. Я не люблю запах горного масла (а кто его любит?), но приходится признать, что света от них гораздо больше, чем от факелов, копоти заметно меньше, а потёков смолы нет вообще. Внутренняя лестница, кстати, была такой же светлой и ровной, как и наружная, ведущая на крыльцо, так что рекрутам предстояло мести их, мести и мести — в ярком свете гномских ламп слишком бросался в глаза даже мелкий сор на ступенях.
Я откинула капюшон и прошла через холл, на ходу кивнув привратнику — хмурому дядьке с шрамом через пол-лица. Тот оторвался на минутку от починки чего-то кожаного и изобразил попытку привстать, но поскольку настоящим начальством я не была, дядька решил, что с меня хватит и этого. Я не возражала. Мне хотелось взобраться наконец на третий этаж, войти к себе, раздеться, высушить обувь и плащ и залезть уже под одеяло. Слишком день был длинный и богатый на эмоции. А я ещё и двое суток перед ним нервничала, прекрасно сознавая разницу в силе между мною и Ренатой. Я вполне могла и проиграть, и тогда все эти мои «Не лезьте не в своё дело!» выглядели бы истерическими воплями то ли просто неудачницы, то ли не в меру нахальной соплячки, заслуженно получившей трёпку. Это же по деревенским меркам я перестарок. А как маг, девица двадцати шести лет от роду — это даже не смешно.
Лишь бы никто не припёрся с задушевными разговорами, подумала я, подходя к своей двери. Каттен отправился обратно в Волчью Пущу почти сразу после поединка, но Бран зачем-то задержался, а Отто вообще ушёл с Ренатой — посоветоваться ли о чём-то, книгу ли попросить, не знаю. Мы с ним ни словом не обменялись после моей блистательной победы, так что он вполне мог заявиться для разговора именно сейчас, а у меня не было ни настроения, ни сил объясняться с несостоявшимся женихом.
В общем, я осторожно, словно кабинет маршала собиралась обнести, потянула на себя дверь собственной комнаты и выдохнула с облегчением: никого. Можно было ложиться спать. Главное, не забыть запереть дверь, а то как бы Отто не залил свою обиду бренди и не явился объяснять мне, как я его разочаровала.
========== Когда твою любовницу хотят выдать замуж ==========
— И всё-таки странно это.
— Странно — что?
— Что женщина настолько не хочет замуж, — пояснил Генрих.
Людо тихонько фыркнул. Взгляд Илоны, сопровождавший её «да» у алтаря, помнился ему до сих пор. Если б не желание хоть как-то защитить упрямую дуру, он бы не рискнул настаивать: жить всё-таки хотелось, пусть даже не счастливо, но хотя бы долго. А ведь Илона при этом ни дня не жила без заботы и защиты отца и деда. Собственно, по-настоящему самостоятельной жизни она и не нюхала. В отличие от Вероники, которая уже десять лет как вынуждена была барахтаться то в мутной водице, то в откровенной грязи без чьей бы то ни было помощи. И у неё это очень неплохо получалось, надо сказать. Неудивительно, что её так бесили попытки что-то ей указывать и чего-то сверх контракта требовать.
Вообще, если бы его спросили, он этот вечер гораздо охотнее провёл бы с нею, чем с Генрихом: Веронике он уж точно был нужнее после изматывающего поединка и недоверчиво-опасливых взглядов почти со всех сторон. Но Генриху и в голову не приходило интересоваться планами Людо, а приезжий кондитер точно был не тем, кто мог бы потребовать у наследника баронства, чтобы тот не мешал утешать издёрганную, измученную девушку.