Отдых и восстановление (СИ)

Кладовки и погреба были надёжно проморожены; столовая, гостиная, лестница и холл сияли волшебными огнями, а детская — так даже разноцветными; заметно отяжелевшая сира Катриона, чтобы не поскользнуться в грязи, вечерами ходила с зачарованным посохом, и освещая им дорогу, и подстраховываясь от падения… Словом, никаких дел у меня покамест не имелось. Ни мажеских, ни просто хозяйственных, потому что яблоки-ягоды уже отошли, а поручать мне совсем уж грязную работу вроде сортировки овощей сира Катриона всё-таки стеснялась, я думаю. Она ведь откровенно ждала, что я и с яблоками её вежливо пошлю. Я однако и бруснику перебирала, и из тёрна вынимала косточки, а потом вообще помогала консорту сеньоры с документами. Словом, делала то, о чём в контракте не упоминалось даже как «и прочее» (поскольку под «прочим» имелись в виду именно магические услуги). Так что сира Катриона, женщина разумная и справедливая, позволила мне в ближайшие дни отдыхать или заниматься исключительно своими делами, оставив только главную мою обязанность — после ужина развлекать дам музыкой и байками о своих приключениях.

И пока Меллера не было в крепости, я снова, как и в прошлый его отъезд, заняла его место за письменным столом. Да-да, вот этак нагло и бесцеремонно. И никто мне опять ни слова против не сказал: что сама вязовская сеньора, что её помощница на мои черновики взирали с бесконечным почтением, куда там Шаку! И четыре дня подряд я всё-таки из вежливости спрашивала сиру Катриону, есть ли у неё работа для меня; и все четыре раза она отвечала: «Нет, пока ничего», — и три дня из четырёх я до самого вечера, прерываясь только на обед, сидела за расчётами и попытками максимально выгодно вписать рунные цепочки в прямоугольник четыре дюйма на десять.

На четвёртый день ближе к полудню вернулся Меллер. То есть, первой по длинному темноватому коридору вприпрыжку проскакала, напевая, Мадлена. Прислушавшись, я опознала не особенно приличную песенку «Пляши, красотка». Э-э… а дядюшка знает, чему его охранники учат его племянницу? То есть, возможно, Мадлена просто повторяет непонятные слова, словно ручной скворец, но девочка она умненькая, схватывает всё на лету — две-три сотни слов хоть на диалекте Бахии, хоть на официальном наречии Серебряной Лиги вполне уже может знать. Надо бы поговорить и с нанимателем, и с собратом-боевым магом.

А я, поняв, что хозяин кабинета вернулся, встала из-за его стола и сгребла в старую картонную папку свои черновики, стараясь не путать листы, помеченные разными цветными карандашами. Мадлена, кстати, и рунами интересовалась, на диво любознательное дитя. Но кажется, больше в качестве этакой тайнописи, которую не то что тётка — даже дядя с гувернанткой не прочтут. Для дневников ей, конечно, рано ещё, но это же так повышает самооценку — ты знаешь то, чего не знает практически никто. Если зимой совсем уж нечем станет заняться, можно будет поучить её и рунам, и настоящему «gümüş»*. Вдруг когда-нибудь понадобится?

Уйти из кабинета до появления на его пороге Меллера я всё же не успела. Он посмотрел, как я, встав на цыпочки, тянусь, чтобы закинуть папку на шкаф, покачал головой и сказал:

— Самая нижняя полка, сира Вероника. Я туда складываю всё, что вряд ли понадобится до конца года, а то и дольше, так что просто положите свою папку поверх моих, и пусть там лежит. Только подпишите, что ли, а то замучаетесь искать, если она завалится за остальные.

Я поблагодарила и воспользовалась его любезным предложением. А пока я возилась, подписывая пожелтевшую картонку и даже разрисовывая её цветными карандашами для пущей лёгкости опознания, в кабинет вошёл сир Генрих. Да не один, а вместе с Отто, так что комнате, почти напополам разгороженной ширмой, сразу стало тесно. Хорошо, хоть сир Генрих сел сбоку стола, где обычно пристраивалась я, а то бы мне и от шкафа было не отойти (разумеется, он извинился, что сидит, когда стою я: «Сломанная нога разнылась, уж простите великодушно, сира Вероника»).

Я понимающе покивала, а вот при виде Отто не удержалась и невоспитанно присвистнула, потому что кабы не Бран или Феликс, был бы он слегка одноглазым: скорее всего, именно их трудами здоровенный «фонарь» играл переливами жёлтого и фиолетового, а не наливался багровым отёком.

— Орк или разбойник? — сочувственно полюбопытствовала я, но Отто только мотнул головой, словно жеребец, отгоняющий овода. Я подивилась тому, что какой-то самоубийца полез с кулаками на боевого мага, и с озадаченным смешком спросила: — Твоя месть была страшна, надеюсь?

Отто попытался придать себе вид гордый и самодовольный, но сорвался на сконфуженное хмыканье.

— Почти выбитый зуб, — сказал он. — Правда, Бран его приживил обратно. Вероника, ты не могла бы съездить со мной в Верхний распадок?

Вид у него при этом был и смущённый, и… не знаю, как сказать. Почему-то явно чувствовал себя Отто не в своей тарелке, даже поглядывал как-то виновато и при этом с заметной долей раздражения. Что там такое стряслось в этом Верхнем распадке и почему Отто откровенно не хочет, но вынужден просить меня о помощи?