Отдых и восстановление (СИ)

Я, от скуки озираясь по сторонам, заметила, кстати, что столбы держат не только дерюгу, защищающую часть двора от солнца. У них ещё наверху закреплены тележные колёса — с двух свисают пояса и платки, ещё с двух — подобранные пока что повыше толстые ворсистые верёвки с грубыми узлами на концах. Вот уж куда детишки будут рваться, толкаясь и огрызаясь друг на друга: разбежаться вчетвером, раскрутить колесо, потом оттолкнуться от земли и лететь по кругу. В наших краях забава считалась совершенно неприличной для девочек, а тем более девушек, но местные девицы гораздо бойчее и свободнее нравом, чем приболотские, как я заметила. Здешние до замужества даже на охоту ходили — неслыханная вещь по меркам что Засолья, что Приболотья в целом. Так что и покататься на колесе наверняка захотят не только мальчики, но и девочки. Я представила себе развевающиеся подолы… и восторженный визг… и подумала, что отбуду официальную, так сказать, часть, а потом потихоньку смоюсь. У меня вон «Народ гномов» лежит недочитанный.

Проводила праздничную службу мать Клара, в честь праздника наряженная не в атласную даже, а в парчовую ризу. Парча была так густо заткана золотой канителью, что гнулась с трудом и вообще слегка напоминала доспехи в храмово-женском варианте, но и это бы не беда. Ещё она была такого ярко-зелёного цвета, что жрицу со светлыми глазами-волосами и в целом невыразительным личиком просто наповал убивала. Ну, зато нарядно, да. А что личико само на таком фоне смотрится зеленоватым, так зато сразу понятно: это жрица именно Канн.

Разумеется, я своё мнение о вкусе святой матери никому излагать не собиралась (даже Аларике, хмуро набравшей немаленькую корзину какой-то сортовой, почти без горечи, жимолости для храмовых служительниц), но сира Клементина на наряд матери Клары тоже посматривала неодобрительно. Должно быть, художнице, пусть даже и любительнице, такое неумение выбирать цвета для одежды причиняло прямо-таки физический дискомфорт.

Меня же больше раздражала манера святой матери читать проповеди, такая же нудная и бесцветная, как сама мать Клара. На моё счастье, в Магической Академии я не только магии училась. Да, я любые знания глотала жадно и преподавателей слушала, как Первосвященники — Девятерых, передающих им Скрижали. Но потомственные маги частенько являлись на учёбу, уже наизусть зная всё, что нам, западным варварам, только начинали преподавать. Откровенно зевать или, Неизъяснимый упаси, заниматься на лекциях посторонними делами даже деткам из Старых семей никто не позволял, конечно. И у многих из них на такой случай имелось очень полезное умение: сидя или стоя с самым сосредоточенным и вдумчивым видом, размышлять о своём. И при этом они умудрялись запоминать сказанное практически дословно. Где-то на втором году настоящего, не минимального обучения я тоже так навострилась. Наставников я, конечно, слушала внимательно, не механически запоминая скучное жужжание. Зато потом это умение очень пригодилось в гильдии, главы которой просто обожали задвинуть гневную или пафосную речь на четверть часа.

Вот и жрицу я слушала так же, потому что служба была как служба — скучно, нудно, монотонно, но хвала всем богам, не очень долго. То ли мать Клара успела устать, открывая праздник в Старице, куда приехала до Вязов и Ведьминой Плотины; то ли она вообще хотела поскорее отвязаться от надоевшей обязанности и поскорее вернуться в Волчью Пущу. Она ещё и на дриад позыркивала с нескрываемой враждебностью, а уж мы с Ренатой, стоящие чуть ли не в первом ряду, вовсе раздражали её несказанно. Да и без ведьм с дриадами во дворе хватало всяких нелюдей, от отставных наёмников (Бирюк точно зазывал к себе всех подряд, независимо от длины зубов и ушей) до любопытствующих гномов. Наверняка по мнению святой матери, приличной женщине в таком обществе и находиться-то не следовало, не то что праздник открывать!

Словом, проповедь и благодарственное моление закончились. Мать Клара кое-как втиснулась в двуколку (она набрала столько подношений и просто угощений со стола, что самой места еле хватило) и отправилась обратно в Волчью Пущу. А народ радостно повалил за столы.

— …Каждая девушка или молодка кладёт в центр пирожок или ватрушку, или крутое яйцо, или что-то ещё в этом роде, и все хором запевают: «Уж как матушка моя замуж выдала меня, а в приданое дала мне безрогого козла». А потом каждая добавляет по строчке, что там ещё было в приданом. Например, сира Аларика поёт: «Алый бархатный берет», — и берёт со стола пирожок, но не свой, а тот, который ей больше приглянулся. Беда подхватывает: «Дедов гномский арбалет», — и тоже берёт пирожок. Текла должна придумать строчку в рифму, но не может так сразу сообразить, поэтому говорит: «Две пуховые подушки», — и ничего не берёт. А я уже решила было спеть: «Шитый бисером кисет», — но тут Текла сбила меня своими подушками, я не могу быстро придумать что-то другое в рифму подушкам, и пропускаю свою строчку, поэтому должна положить ещё пирожок или яйцо, а не взять его.