— Я… — проговорила Клементина несчастным голосом и опять неприязненно глянула на меня. Потом вдруг вскинула голову и посмотрела прямо на сира Кристиана, так что я на минуту поверила, будто она может и отказать сыну барона. В конце концов, что ей сделает отец? Даже если приедет сам разбираться со строптивой дочерью, она вполне может обратиться к старшей жрице с жалобой на него: он ведь не замуж её выдаёт, а велит стать фавориткой. Девятеро не осуждают прямо таких отношений, особенно если они заключены официально, однако и принуждать кого-либо к ним значило бы серьёзно подпортить свою репутацию. Но это я так думаю. А сира Клементина с лихорадочными пятнами на щеках отчеканила, прямо-таки лязгая сталью в голосе, как с нею временами случалось: — Я согласна.
Сир Кристиан потихоньку выдохнул. Ну да, я понимаю, выслушать чей-то отказ в присутствии небольшой толпы — это вполне себе чувствительный щелчок по носу. Сир Генрих хотя бы на мужа отказавшей ему бабы кольцо надел, а его брату за чей счёт пришлось бы лечить ушибленное самолюбие?
— Благодарю вас, сира Клементина, — церемонно произнёс он. — И прошу вас в ближайшее время приехать в замок, чтобы провести ритуал принятия под покровительство.
Она наклонила голову, кажется, не так соглашаясь, как пряча задрожавшие губы и слёзы, поступившие к глазам. А я спросила себя, на кой сиру Кристиану это нужно? Сир Генрих время от времени сбега’ет из замка к фавориту, в доме которого может отдохнуть в тишине и покое. У его дяди с Феликсом, похоже, всё действительно серьёзно, если они вместе уже почти два десятка лет. Но сир Кристиан получит в фаворитки девицу, которая влюблена в его старшего брата, а его самого уже теперь ревнует к Гилберту Меллеру. Возможно, у её отца такой характер, что даже сир Георг на его месте кажется добрым и мягким человеком, так что она предпочла, чтобы её жизнью распоряжался он, а не родной отец. Но сиру Кристиану-то это зачем? Будто ему дома мало обид, претензий, ревности и слёз. Или… всё-таки прикрытие для связи с Меллером? Приезжать к официальной фаворитке, проводить с нею часок-другой, а потом тайком встречаться с консортом отцовского вассала? Ох, ну прямо роман в розовой обложке с позолотой! Такое только юная романтичная девица и могла придумать. Поэтому однозначно — чушь.
И вообще, какая мне разница? Что-то я уже на Аларику становлюсь похожа. И на прочих местных сплетниц.
Пока служанки убирали со стола, я сходила сперва к себе за «скатертью» и свечами, а потом в кабинет к Меллеру за стеклянным шаром. Он их две дюжины привёз в аккуратных ящичках с гнёздами — дюжину гранёных внутри и дюжину матовых. Зачаровывала я их по штуке в неделю, больше Меллер категорически не дозволял, хотя я бы и два-три потянула без особого напряжения. Но он, видимо, от супруги-деревенской сеньоры набрался отношения даже к наёмным работникам как к ценному имуществу, которым не разбрасываются. Или надеялся-таки раскрутить меня на ещё один контракт? Ну… вспоминая наш сегодняшний с ним разговор, я всерьёз опасаюсь, что подмахну договор, а потом буду долго соображать, как это вышло.
С такими мыслями я расстелила кусок шагрени, расставила на ней свечи, пристроила в центре шар, всё норовивший укатиться, так что пришлось потаскать немного туда-сюда по столу всё сооружение, отыскивая место, где дурацкая стекляшка будет лежать спокойно.
— Значит, вот как это делается?
Я глянула через плечо на сира Кристиана и буркнула:
— Вам сира Фрида воспитательной сосулькой никогда в лоб не заряжала? Чтобы вы не лезли под руку магу, когда он пытается сконцентрироваться?
— А я вам так сильно помешаю, если посмотрю, как вы зачаровываете эту штуковину?
— Если посмотрите — нет. Если будете болтать и задавать вопросы, даже разумные — ещё как.
— Всё-всё, — немедленно отступил он, — умолкаю.
Он сел за стол напротив меня и чинно сложил перед собой руки. Обветренные, мозолистые, которые будут царапать нежную кожу городской девочки — притом что она наверняка заранее настроилась страдать… и возможно, упиваться этими своими страданиями: её отец, самодур и тиран, своими руками уложил её в постель к женатому мужчине, которому она почти безразлична! То есть, даже страсть его не оправдывает! Ну, мне всё это виделось так. Хотя, ясное дело, я могла очень сильно ошибаться.
Так. Хватит думать о всякой ерунде, совершенно меня не касающейся. Ритуал, понятно, у меня давно отработан, каждое слово и движение рук поставлено так, что и ворвавшаяся орда разбойников меня не собьёт, но всё равно с магией не шутят.
— Аeterna lux dispersing tenebris huius mundi…*