Отечественная война 1812 года глазами современников

До сих пор мучит меня совесть, как я вспомню, что со мной случилось. Привыкли мы, дети, видеть, как бьют несчастных, и жалость даже в нас притупилась. Вот раз иду я по улице с другим мальчиком, тоже моих лет, и видим мы француза. Большой стоял холод: у бедного зуб на зуб не попадал. Одна нога у него в башмаке, а другая совсем босая. Подал он нам тряпку и стал объяснять, чтобы мы ему ногу обернули, потому что у самого-то руки от стужи окоченели. Не пожалели мы о нем, да еще, на беду, лежали тут прутья. Мы их схватили да и погнали его перед собой.

Да, слава Богу, это недолго продолжалось; к нам скорехонько вернулась полиция, и завелся опять порядок. На рынки стали привозить хлеб, а французов разослали по разным городам.

VI. Рассказ солдата О. Антонова

Доживаю я восемьдесят шестой год. После француза в рекруты попал, на турку ходил[33], и мало ли что на моем веку было. Многое я перезабыл, а французский год помню. Были мы тогда крепостными Марии Федоровны Артеневской, деревни Большая Наготь, в 12 верстах от Смоленска; а семейства у меня только и было, что отец да двое дядей. Как прошел слух, что идет на нас Бонапарт, барыня уехала, а мы стали свое добро в землю закапывать. Этим годом такой был урожай, какого я уж и не запомню. Молотили мы наскоро рожь, насыпали в ящики и их тоже закапывали.

Приказано нам было от начальства сухари готовить для армии и доставлять в города. Послали меня в Рославль с сухарями, а Рославль-то от нас целых сто двадцать верст. Сдал я сухари, а у меня еще телегу с лошадью взяли: всю заготовленную провизию надо было дальше доставлять, а лошадей не хватало, так и брали у кого попало.

Ну, пришлось мне пешком плестись домой. Дело-то было в самое Преображение. Отошел я верст двадцать и вижу: ко мне навстречу целая тьма военных, и мундиры не наши. Значит, французы. Очень я сробел; около дороги стоял лес; я до него и добежал и спрятался за березку. Французы меня увидали, и двое подошли ко мне. Лепечат что-то по-своему: бон! бон![34] А я им показываю, что ничего у меня нет. Они меня по плечу потрепали и махнули рукой, чтоб я шел, куда хочу.

Как убрались они, я себе и думаю: нет уж, большой дорогой не пойду; хорошо, что Господь спас, а в другой раз, может, они меня живого из рук не выпустят. И пошел я где лесом, где ржами; увижу деревушку — туда. Дадут мне Христовым именем что перекусить, — отдохну, и опять в путь.

Стали сказывать по дороге, что под Смоленском большое сражение и что Смоленск взят. Иду я и думаю: как бы непрошеные гости до нашей Наготи не добрались. Прихожу: а Наготь вся выгорела; стоят одни черные столбы, да уголья дымятся, и ни души не видать. Замерло у меня сердце, и поплакал я, признаться. Думаю: должно быть, мужички недалеко; и бросился в лес. Стоял он не больше версты от деревни. Так и есть. Все туда забрались. И сказывают мне, что пришли к ним вдруг французы и стали всюду заглядывать. Видят ульи у одного мужика; и захотелось им медку. Сами, должно быть, с ним не обращались, не знают, как его достать. У наших-то не спросили; да вздумали сдуру положить огня под ульи, чтобы пчел выгнать. Тут, на беду, поднялся ветер, занялся плетень, и вспыхнуло все село. Наши, что могли, повыхватали из изб да бежали в лес, и французы тоже сробели и убрались.

Хорошо еще, что этим временем наша скотина была в поле. Загнали ее в лес и стали со дня на день перебиваться. Хлеб, что у нас в ямах был насыпан, мы не трогали; а пойдем маленько, бывало, нажнем, который еще в поле стоял, и смелем его; у нас в лесу были два жернова. Как смололи — разложим огонь и напечем себе лепешек. Опять же в этот год не на один хлеб, а на все был неслыханный урожай, и яблок было у нас вволю.

С самого-то начала после взятия Смоленска явились к нам два французских начальника и жили в господской усадьбе, так как она не сгорела, и не позволяли они своим грабить. Усадьба-то от леса не больше была, как в версте; и лишь, бывало, увидим мы издали французов, сейчас человека два пустят к усадьбе бежать. Поклонишься начальникам-то их, объяснишь им, что «мусье, мол, мы боимся, что твои не бон», — и показываешь им на лес. И они тотчас пойдут за нами и не позволят своим грабить.