Отечественная война 1812 года глазами современников

Во все время болезни, до последнего часа, днем и ночью я находился при одре его. Он чувствовал от раны жестокую боль, ужасную тоску и страдал иными мучительными припадками, но не изрек ни малейшего сетования на судьбу и страдания свои, снося их как истинный герой; не ужасался смерти, ожидал приближения ее с тем же спокойствием духа, с которым готов был встретить ее и среди ярости сражения[36].

Сын Отечества. 1813. Часть 4. № 11. 13 марта. С. 227–228.

С. Бирюков Письмо к издателям <журнала «Сын Отечества»>

Покорнейше прошу вас поместить сие письмо в издаваемом вами журнале и тем доставить мне неоцененное удовольствие изъявить торжественно пылающую в душе моей благодарность госпоже коллежской асессорше Надежде Петровне Титовой за человеколюбивый со мною поступок.

В Бородинской битве получил я две весьма опасные раны от пуль. Гренадеры моего батальона донесли меня до ближайшей деревни, где я, по счастью, увидел нашего полкового квартерместра. Он тотчас дал мне лазаретную карету, в которой повезли меня в Москву. Августа 28 дня приехал я туда. В Головинском дворце перевязали мои раны и дали билет для занятия квартиры — в Немецкой слободе. Я отправился туда, но по нерасторопности моего человека тщетно искали мы назначенной квартиры до самого вечера. Езда по мостовой растрясла меня до того, что кровь сквозь бинты выступила из ран. Чувствуя нестерпимую боль, приказал я, наконец, остановиться на улице — и в сем крайнем положении не знал, что делать.

Чрез несколько минут отворились дверцы моей кареты, и я увидел почтенную даму, которая начала просить меня, чтоб я расположился в ее доме, представляя, что уже ночь наступает и что квартиры, мне назначенной, не отыщут, может быть, до завтра, но что ее дом находится оттуда весьма близко и что она приложит все старания облегчить мои мучения. В сию минуту увидел я в ней ангела, посланного с Небес для моего спасения! Я не ошибся. Поблагодаря великодушную незнакомку, сказал я, что наделаю ей много беспокойства, но она убедила меня принять ее предложение. Мне отвели самую покойную комнату, послали за лекарем, и все, в чем я только мог иметь нужду, мне было представлено.

Благодеяния сии тем еще не ограничились! Я отпустил полковую карету к своему месту, не предполагая, что она мне скоро будет нужна. Накануне вступления неприятеля в Москву благодетельница моя узнала, что столица будет оставлена и что все жители уже выезжают. С горькими слезами пришла она в мою комнату и сказала мне, что слышала, прибавя, что и она должна непременно сего же дня выехать из Москвы. Она говорила, что ей тяжело только видеть меня в таком положении, но что, взявши меня на свое попечение, не смеет меня оставить, почему и стала уговаривать, чтоб я ехал с нею. Хотя повозки ее все были нагружены, но она уступила мне свою карету, а сама кое-как поместилась в другом экипаже.

Я принял с благодарностью новую сию милость, зная, что в противном случае попадусь в руки французам, то есть в крайнюю гибель. Видя, что в экипажах моей благодетельницы поместилась только некоторая часть имущества ее, а прочее с людьми, за невозможностью взять с собою, оставляемо было в Москве, — не смел я просить, чтоб взяли мой чемодан и прочие вещи, почитая себя счастливым и потому уже, что сам не умру в руках неприятеля. Итак, весь свой багаж и при нем человека оставил я в Москве. Я надеялся, что ему удастся найти вагенбург[37] и взять там моих лошадей, а на противный случай оставил я ему большую часть бывших тогда у меня денег, чтобы он купил лошадь и догонял меня по Коломенской дороге.

На другой день по выезде нашем вступили в Москву злодеи и ограбили дом моей благодетельницы; мое имущество также досталось им в руки. Человек мой, пробыв несколько времени в плену, нашел случай уйти ко мне, и хотя, впрочем, был ограблен, но оставленные мною у него деньги, по честности своей, сохранил и возвратил мне. Благодетельница моя, как нежная мать, пеклась о моем спокойствии, отказывая себе в оном во всю дорогу; сама помогала мне перевязывать раны и без слез никогда не могла смотреть на сие; сама даже готовила мне кушанье!

Приехав в Рязань, остановились мы у родного брата моей спасительницы, господина генерал-лейтенанта Ивана Петровича Ляпунова. Тут оказали мне новые знаки человеколюбия. Сей почтенный генерал, увидя мое страдание, в ту ж минуту послал за лекарем и сам помогал при перевязке моих ран. Слезы, виденные мною в глазах его, показали мне всю чувствительность, все благородство его сердца!