Отечественная война 1812 года глазами современников

Они, вить, хотели, на первых порах, в ладах с нами жить, и приказал Бонапарт скупать хлеб в Смоленской губернии, а не то чтоб его отымали. А у нас восстали многие деревни: «С чего это, — говорят, — взял супостат, что мы будем ему провиант поставлять?..» Да как, бывало, покажутся французы, так на них выйдут с вилами да с топорами. В иных селах сами помещики водили крестьян на врага. Неподалеку от нас было село Бердилово, помещика Павла Ивановича Энгельгардта. Так он тоже со своими мужиками на француза ходил. Что себя, что соседей от них отстаивал. Да, на беду, схватили его в одной стычке неприятели. Крестьяне как ни пытались за него заступиться — не удалось. Видно, у него на роду было написано, что погибнет он от вражьей руки. Отвезли его в Смоленск. Там Бонапарт свою полицию оставил; и начальник-то тамошний уговаривал Павла Ивановича, чтоб он к ним на службу поступил. А Павел Иванович говорил: «Это, — говорит, — дело несбыточное, потому я служу своему царю православному». Они отвели его, супостаты, в крепостной вал да там его и расстреляли. Все об нем жалели. Царство ему Небесное! Добрый был барин.

Плохо пришлось французам; купить-то хлеба негде, а грабить-то не всегда удавалось. Прислали казаков в наш уезд, и зорко они наблюдали за непрошеными гостями. Приедут, бывало, французы куда на гумно и насыпят себе хлеба в телегу, а казаки увидят и уж не выпустят живыми из рук. Раз была у нас на селе кровавая стычка; много французов пало, да наших два казака. А было их, казаков-то, пять родных братьев. Трое, что остались в живых, вырыли яму в поле и похоронили убитых. Стали их землей засыпать и говорят: «Царство вам Небесное, братцы, а мы за вас расплатимся». И точно, расплатились. В тот же день пришло опять шесть человек французов. Казаки их загнали в сторожку, что стояла неподалеку от усадьбы, да воткнули соломы на пики, зажгли ее и бросили на крышу, а она была тоже соломенная. Как загорелась сторожка, французы-то хотели вылезти, а они их пиками. Так и сожгли их. Вот и крещеные, а какой грех на душу взяли, что без всякой жалости истязали их, сердечных.

Как наступили большие холода, вернулись мы на село и жили на господском гумне. Затопим овин да около его и греемся. Уж мы в это время французов не боялись. Видели, что им несдобровать. Придут, бывало, худые, испитые, и все оглядываются — казаков боялись. Еще мы же иной раз сунем какой-нибудь кусок бедняжкам — та же милостыня.

В начале ноября очистили Смоленск, а там уж и гнали их вплоть до нашей границы. Господа скоро к нам вернулись и нас отстроили. У нас добрые были господа. Я уж давно от них отошел, а до сих пор их на молитве поминаю.

Т. Толычева.

Русский вестник. 1880. Т. 150. Кн. 11 (ноябрь). С. 199–229.

БОРОДИНО

И. И. Гангарт Воспоминания о 1812 годе

Господин главнокомандовавший 2-й Западной армиею князь Петр Иванович Багратион, под начальством которого я имел честь служить, во время сражений оставлял меня безотлучно при себе для подания скорой помощи раненым, которые нередко за отдаленностью врачей, лишась крови, невозвратно погибают.

26 августа во время сильнейшего сражения неприятельское ядро ударило лошадь мою в грудь и, прошед чрез утробу в крестец, раздробило подо мною седло, и меня ранило в колено и грудь. Я упал, или, лучше сказать, полетел на обагренную землю. Адъютанты закричали: «Гангарт убит!»

Великодушный князь Багратион, стоя между ужасами смерти, бесстрашно взирал на то, что всю природу, кроме великого мужа, приводит в трепет; он помышлял единственно о благе Отечества, восхищался беспримерною храбростью войск и среди хаоса спокойным духом распоряжал битву, едва ли не величайшую всех предшествовавших веков; но и в сии минуты ужаса и смятения великая душа его могла еще заниматься участью одного, частного человека! Увидя меня движущегося, вскричал он старшему адъютанту своему: «Брежинский! Спаси Гангарта!» Сие было исполнено. Два ординарца положили меня на лошадь и отвезли в Можайск.

Едва успел я прийти в память, мне сказали, что привезли раненого князя! Желая принесть ему мою благодарность за спасение моей жизни в такое время, когда благо Отечества на весах было, я притащился к одру его, взглянул на раненого, бледного героя… Сердце мое, раздранное сим зрелищем, лишило меня последних сил исполнить сей священнейший долг. Князь пожал мне руку и сказал: «Теперь дóлжно нам ехать лечиться вместе».

Хотя берцовая кость ноги его была перебита, но в Москве рана была весьма хороша и обещала спасение бесценного для нас военачальника. Пользовавшие его господа доктор Говоров[35] и профес<с>ор хирургии Гильтебрандт имели полную надежду к выздоровлению; но от душевного смущения, которое почувствовал страдалец, оставляя 2 сентября Москву неистовому похитителю тронов и благоденствия народов, и от затруднительного переезда по худой проселочной дороге до села Симы — произошла горячка, которая 12 сентября в час пополудни прекратила дни великого мужа!