Отечественная война 1812 года глазами современников

Вскоре по приезде нашем в Рязань спокойствие и там поколебалось: неприятель делал покушения на Коломенскую дорогу. Жители знали вежливость новых ордынцев, а потому никто не хотел их дожидаться. Стали выезжать из Рязани туда, кто где почитал себя безопаснее. Почтенный брат моей спасительницы, отъезжая в свою деревню, убедительно просил меня, чтоб я поехал с ним, но та, которая спасла меня от погибели, никак на сие не соглашалась; таким образом казалось, что сии великодушные люди хотели переспорить, кто из них более должен оказать человеколюбия.

В это время чувствовал я от ран моих более мучения, нежели когда-нибудь; почему и остался, по совету лекаря, в Рязани. Я просил мою благодетельницу, чтоб она подумала о себе и ехала дальше, ибо не только приезжие из Москвы, но и самые рязанские жители выезжали из сего города. Она отвечала: «Я была ближе к опасности, и Бог спас; а теперь ничего не будет!»

Чрез несколько дней лекарю удалось в ранах моих ощупать лоскутья сукна с полотном и вынуть их, отчего я в короткое время получил чувствительное облегчение. Жители рязанские выезжали из сего города более и более; почему и спасительница моя, взяв меня с собою, поехала в деревню к своей матери. Почтенная, с лишком восьмидесятилетняя старушка приняла меня, как сына. Будучи сама столь слаба, что не могла выходить из комнаты, приказывала она каждый день приводить меня к себе, осведомлялась о моем состоянии, составляла для меня разные припарки и одною уже сострадательностью делала раны мои не столь мучительными. Но чрез несколько дней я опять стал чувствовать боль нестерпимую; лекаря близко не было, бывшие со мною лекарства также все вышли.

Мне известно было, что в Касимове учреждена гошпиталь, почему и просил я мою благодетельницу довершить свои милости, приказав отвезти меня туда. Она сама видела сию необходимость и немедленно приказала приготовить самый покойный экипаж; снабдила меня всем нужным как для дороги, так и на время моего там лечения. При благословениях, с которыми отпускала меня, потихоньку положила она в мой карман книжку с 450 рублями. Приметив это, я стал было отговариваться, но она потребовала, чтоб я непременно взял сии деньги, говоря, что ей известно, как их у меня мало, и что я могу возвратить ей сию ссуду, когда буду в состоянии. Сверх того позволила она мне оставить при себе ее человека на все время моего лечения.

По получении в Касимове возможного облегчения, на обратном пути я был у моей спасительницы. Она, почтенная ее мать и брат радовались сердечно, увидев меня гораздо здоровее прежнего. Мне стоило большого труда упросить мою благодетельницу, чтоб она взяла с меня деньги, полученные мною от нее при отъезде в Касимов.

Вот, милостивые государи, слабое изображение человеколюбивейших со мною поступков. Но кто может выразить ту сострадательность, ту нежную заботливость, которые, не имея ничего вещественного, несказанно облегчают страдания! Итак, я и моя родительница за спасение ей третьего, у него остававшегося сына (два брата мои уже пали на поле брани за Родину) пред лицом всего Отечества приносим ей искреннюю благодарность и молим Предвечного, да ниспошлет Он моей спасительнице всю милость Свою! Равно благодарим ее почтенную родительницу, брата и все их семейство!

Да не оскорбится их скромность сею душевной признательностью!

Сергий Бирюков,

Одесского пехотного полка майор.

Сын Отечества. 1813. Часть 9. № 43. 23 октября. С. 199–203.

Н. Любенков Рассказ артиллериста о деле Бородинском

ЕГО СИЯТЕЛЬСТВУ МИЛОСТИВЕЙШЕМУ ГОСУДАРЮ ГРАФУ

АЛЕКСАНДРУ ХРИСТОФОРОВИЧУ БЕНКЕНДОРФУ[38]

от автора усерднейшее приношение.

Много было пышных и стратегических описаний сражения Бородинского; но подробности частных действователей сокрыты, скромные россияне молчат и предоставляют свету судить об их доблестях. Россияне правы по скромности, свет не виноват — по незнанию.

Передадим, как чувствуем: да не возмутятся аристархи[39]; что делать, монополия в литературе исчезла, нет почти более условных форм — и литературная пропаганда разлилась повсюду. По крайней мере, ополчайтесь, господа, вежливее, это будет в духе века; если я неверно описал, дождитесь другого Бородинского дела и поверьте справедливость на опыте, иначе все это будет теория, которую проповедовать легче, чем быть под ядрами, картечами и с таким запальчивым неприятелем, как французы.

_____