Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том I

Исходный пункт этого процесса трудно отметить точно. Вероятно, с теми или иными колебаниями и остановками он происходил уже несколько столетий. Как бы то ни было, ко времени французской революции наряду с землевладением дворянским, значительно за XVIII век сократившимся, и землями церкви, недоступными для лиц других сословий в виду их неотчуждаемости, мы видим уже массу свободных земельных владений, принадлежащих непривилегированным. Точных данных по этому вопросу не существует, но есть полное основание предполагать, что к началу революции в руках привилегированных сословий оставалось лишь от 1/3 до ½ территории Франции. Разумеется, и это не малая доля, не малая экономическая сила; но, с другой стороны, сосредоточение ½ или даже большинства земель в руках третьего сословия свидетельствует о том, что эта сила все больше таяла в процессе разложения феодальных форм жизни. Что становилось на ее место? Иными словами, к кому переходила земля? В большинстве случаев, вероятно, к крестьянству, в меньшинстве — к горожанам. Тяга к земле была сильна как у крестьян, так и у крупных капиталистов. Первые всегда видели в земле источник своего существования и всегда стремились к тому, чтобы закрепить ее за собой по возможности прочнее, а сельскохозяйственный подъем второй половины XVIII в. дал многим из них возможность осуществить это исконное желание. Вторые, в поисках за выгодным помещением капитала, должны были неизбежно обращаться к земле всякий раз, как повышалась доходность сельскохозяйственного производства или предвиделась возможность ее повысить. Предложение земли со стороны беднеющего, бессильного в хозяйственном отношении, но в то же время привыкшего роскошно жить и бездельничать, дворянства было велико, но очевидно, спрос очень превышал предложение. Это доказывается тем успехом, какой имела продажа национальных имуществ. Не ясно ли, что операция не могла бы идти так блестяще, если бы приобретение земли третьим сословием не было искусственно задерживаемо общими условиями старого порядка.

Непосредственным мотивом к продаже была нужда правительства, т. е. победившей революции, в деньгах. Но этот акт был во всех отношениях неизбежен. Победа третьего сословия была бы не полна и не прочна, если бы ее не закрепило перемещение собственности из рук привилегированных в руки буржуазии и крестьянства, а существование собственности мертвой руки (как назывались неотчуждаемые имущества духовенства и других корпораций) стояло в слишком резком противоречии как со всей церковной политикой революции, так и с основными принципами буржуазного общественного строя. А ведь провозглашение этих принципов и проведение их в жизнь было главным мотивом наиболее сознательной и дееспособной части французского общества, восставшего против старого порядка. К этому необходимо еще добавить, что покупка национальных имуществ в известной мере давала выход крестьянской тяге к земле, умиротворяла крестьянина и связывала с буржуазией этого ее не совсем спокойного и удобного союзника.

Таким образом, утверждение старых писателей, будто бы революция создала во Франции мелкую крестьянскую собственность, должно быть признано неточным. Во-первых, эта собственность существовала и до революции. Во-вторых, и в эпоху революции, как и до нее, значительная часть земель, уходящих из рук привилегированных сословий, переходила не в руки крестьянства, а в руки новых крупных же владельцев, главным образом, из буржуазной среды. Но революция безусловно очень упрочила мелкую земельную собственность, увеличила число мелких собственников и раздробила массу старинных крупных владений. И она сделала это не только продажей национальных имуществ, но и отменой феодальных прав и повинностей, которая превратила крестьянина из зависимого держателя земли в ее собственника, которая дала ему впервые возможность распоряжаться своим участком свободно, в зависимости от собственных экономических соображений.

Нападение на Тюйльери (20 июля 1792 г.)