Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том II

Наконец заговорил Наполеон. Это случилось во время одного из парадов, которыми французский император усиленно развлекал Александра[37]. Наполеону подали депеши. Пробежав одну из них, он воскликнул: «Это веление Промысла; Он говорит мне, что турецкая империя не может больше существовать!» и протянул Александру донесение Себастиани о подробностях константинопольской революции. С этого дня все разговоры вращались вокруг восточного вопроса. Наполеон говорил, что он был союзником Селима, а не Турции, что теперь его руки развязаны, и он с чистой совестью может посвятить свои силы великим проектам, к которым влечет его собственное желание и стремление создать прочную связь между Францией и Россией. Однако «великие проекты» только намечались. «Временно» был оставлен вопрос о центральных провинциях Турции и о Константинополе. Наполеон колебался, боясь слишком приблизить Россию к цели ее давних стремлений. Александр также не настаивал на широких планах раздела; он был озабочен спасением Пруссии и, кроме того, опасался контакта между Россией и Францией на Востоке. Эта часть вопроса затрагивалась часто, но в туманной и неопределенной перспективе. Конкретизировался лишь вопрос о княжествах, об Ионических островах. Говорилось о приобретении Россией княжеств и части Болгарии, Францией — островов, Боснии и Албании в добавление к Далмации или Албании, Эпира и Греции. Но и это все выражалось в осторожной форме; пышные фразы и изъявления дружбы прикрывали взаимное недоверие; планы, более обширные, чем действительные намерения, скрывали тайную боязнь решительно перейти на вулканическую почву восточного вопроса.

Все эти колебания отразились в договоре, ратифицированным 27 июня[38].

28 июня Михельсону было предписано заключить предварительное перемирие с великим визирем. 22 июля прибыл уполномоченный для переговоров о перемирии т. с. Лашкарев. Они происходили в Слободзие между ним, французским посредником Гийомино и турецким уполномоченным Галибом-Эффенди. Перемирие было заключено до весны (до 21 марта 1807 г.) на следующих условиях: в течение 35 дней русские и турецкие войска очищают княжества, русские возвращают туркам захваченные суда и остров Тенедос. Обе стороны назначают уполномоченных для переговоров о мире. Эти условия были подписаны 12 августа. 23-го они были ратифицированы бар. Мейендорфом, заступившим по старшинству место умершего тем временем Михельсона.

И. И. Михельсон

Наполеон между тем поспешил занять Ионические острова, что возбудило крайнее неудовольствие Англии. Военным губернаторам островов ген. Бертье, а затем ген. Донзело пришлось бороться с английской блокадой важнейших ионических портовых городов.

Али-паша янинский, почти самостоятельный властитель южного побережья, вступил в переговоры и с Англией и с Наполеоном. Он предлагал признать Наполеона сюзереном, требуя себе взамен острова и Эпир; эта попытка кончилась решительной неудачей. Зато Англия с готовностью пошла ему навстречу. В начале 1808 г. адмирал Коллингвуд вел с ним переговоры о совместных действиях против островов. В Петербурге видели, что Наполеон спешит пожинать плоды союза не только в Европе, но и на Востоке, и с нетерпением ждали своей доли.

Отправляя в Париж гр. Толстого представителем России, Александр ясно изложил свои планы: он находил возможным требовать Бессарабию с Измаилом, Бендерами и Аккерманом, Хотин, границу от устьев Кубани до Риона с Анапой, Сухум-Кале и Поти. Другие желания его были: восстановление и признание договоров 1788 г. и 1802 г. с Турцией, подтверждение прежних преимуществ Молдавии и Валахии, если они не перейдут к России, образование из Сербии княжества, подобного дунайским. Эвакуация княжеств должна быть, как обещал Наполеон, отложена. «Я не ожидаю противодействия со стороны императора моим планам, так как они соответствуют и его видам относительно Оттоманской империи».

Принимая посланника Наполеона ген. Савари, государь говорил ему:

«Император мне признался, что теперь он считает себя совершенно свободным от всяких обязательств по отношению к Оттоманской империи… Он, способный судить об этом вопросе лучше, чем кто-либо, по-видимому, пришел к убеждению, что Константинопольская империя не может еще долго занимать место среди европейских держав. Мы много говорили об этом; и по моему мнению, это государство обречено на гибель. Россия, по своему положению, может надеяться на долю в его останках. Император был так добр, что понял мои виды; я вполне полагаюсь на него, когда он сочтет, что этот момент наступил». Из сопоставления этого разговора с инструкцией Толстому ясно, что виды Александра не простирались еще так далеко; вероятно, вызывая Савари на такую определенную беседу о восточном вопросе, он хотел выяснить истинные намерения Наполеона. И ему пришлось тогда же убедиться, что от тильзитских обещаний до их исполнения еще очень далеко. Савари отговаривался неимением инструкций.