Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том II

«Константинополь», «Босфор»; они говорились и в Тильзите, но там не было такого конкретного предложения, не видно было перехода от слов к делу, а тут: «все может быть решено и подписано до 15 марта, 1 мая наши войска могут быть в Азии». Александр 1808 года был уже не тем молодым императором, который приказывал на все намеки о разделе Турции отвечать отрицательно: теперь в прошлом были Аустерлиц и Фридланд. Много иллюзий было разбито у него. Торг из-за княжеств, уже завоеванных, был унизительным торгом: внуку Екатерины предлагали купить этот кусок Турции изменой тому, что он считал или, по крайней мере, громко называл вопросом чести. Эти причины внутреннего характера не меньше, вероятно, чем политический расчет, обусловили его полное согласие с восточной политикой Румянцева и в этом случае жадную готовность схватить брошенную Наполеоном приманку. Может быть, осторожнее сказать, что и в этот момент он больше уповал, больше хотел верить, чем, действительно, доверял. Этому есть доказательство. В разговоре с Коленкуром проскользнуло недоверие. Речь зашла о письме, полученном посланником от императора. Александр сказал: «Из одного выражения письма я понял, что в письме к вам будут изложены основания соглашения». Прочитав представленное Коленкуром извлечение из письма, он разочарованно заметил: «Это те же самые слова. Однако из желания императора предпринять экспедицию в Индию видно, что речь идет о разделе всей Турции, даже о Константинополе»… Александр чувствовал, что тут есть нечто недоговоренное, какая-то задняя мысль, но все-таки вполне отдался тем планам, которыми манил его Наполеон. Если это странная ошибка политика, то человечески она понятна. Он сам предложил личное свидание с Наполеоном и добавил, что, если речь идет о разделе на основаниях, определенных в тильзитской конвенции, то об условиях соглашения и говорить нечего: они ясны; если же предполагается включить в раздел и Константинополь и Румелию, то Коленкуру следует предварительно сговориться с Румянцевым. То же он выразил в ответном письме Наполеону. «В. В. может присоединить к Франции Италию, даже Испанию, сменять династии, создавать новые государства, требовать помощи Черноморского флота и русской армии для завоевания Египта, меняться с Австрией какими угодно землями… Россия, думаю, отнесется ко всему этому спокойно, если получит Константинополь и Дарданеллы», писал Коленкур, характеризуя настроение Александра.

Несомненно, этот момент был апогеем влияния Наполеона на Александра. Но русский император был не таким человеком, чтобы простить разочарование, особенно после того, как, откинув обычную осторожность и скрытность, он заставил себя поверить и ясно, торопливо, горячо это высказал. С этого же момента влияние Наполеона стало падать, потому что разочароваться пришлось скоро, почти сейчас. Переговоры Румянцева с Коленкуром и Толстого с Наполеоном и Шампаньи выяснили, что Константинополя и Дарданелл России отдавать не намерены. «Это слишком много», было сказано однажды. Александр отстаивал исключительный интерес, исключительное право России на Константинополь: «это ключ к моему дому». Коленкур возражал на это, что, с точки зрения Франции, Константинополь в руках России — ключ к Тулону, к Корфу, к мировой торговле. Наполеон в виде компенсации требовал себе Дарданеллы и часть Никомидийского полуострова до Родоста[41]. Конечно, для России предпочтительнее было, чтобы Черное море запирала Турция, чем Наполеон. Такое неисполнимое требование можно было понять только, как намеренное желание дать переговорам о разделе такое направление, при котором они ничем не могли бы закончиться. Это было видно и из того, что Наполеон долго оттягивал свидание.

В Эрфурте (сентябрь, 1808 г.) состоялось это второе свидание Александра с Наполеоном[42]. Русский император ехал, не имея уже никакого доверия к своему союзнику, но все же надеясь выговорить, наконец, что-нибудь положительное для России. Новое разочарование. Наполеон привез готовый договор, по которому Россия должна была теперь же оказать ему помощь против Австрии, а за это в будущем ей обещались княжества. Александр отказался его подписать. После долгих споров, иногда очень резких, — переговоры один момент чуть не были прерваны — было заключено соглашение (12 октября), по которому Наполеон, между прочим, отказывался от посредничества между Россией и Турцией и признавал за Россией право присоединить, какими ей будет угодно средствами, княжества. Мы обязывались выставить вспомогательный корпус против Австрии; обязательства России помогать Наполеону против Англии расширялись; основанием мирного договора с ней признавался, очевидно, неприемлемый для нее принцип «uti possidetis». Это обстоятельство было одной из главных причин возобновления русско-турецкой войны.

Граф С. М. Каменский