Все верили в звезду Наполеона и счастье новой Польши, хотя никто в действительности не знал, каких взглядов держался сам Наполеон относительно будущих политических судеб Польши. Увлечение и вера в Наполеона были так сильны, что польское общество готово было на какие угодно пожертвования, лишь бы только была восстановлена старая Польша. Другого оно не желало, да и не могло желать, так как только полное возвращение оторванных областей могло поднять ресурсы страны и позволило бы Варшавскому герцогству выйти из того тяжелого экономического положения, в котором оно в действительности находилось. Не имея выхода к морю и лишенное самых лучших польских областей, Варшавское герцогство переживало затяжной экономический кризис, еще более обострившийся, благодаря реквизициям Наполеона.
Патриотический подъем был огромный, и, конечно, сторонники союза с Александром должны были отступить назад, перед этим энтузиазмом, которым были охвачены польские патриоты, почти не учитывавшие действительного положения дел. Да и едва ли они могли спокойно и объективно в них разобраться. Все только жили прекрасным будущим, и никто не хотел думать о возможных разочарованиях…
Наполеон пока думал о другом. Национальная идея, охватившая польское общество, могла быть только полезна ему и его планам. Он по-прежнему говорил о будущем Польши полунамеками, которые, тем не менее, укрепляли патриотические надежды, и в то же время имел в виду извлечь из этих неопределенных и неясных политических мечтаний пользу для себя. Ведь Наполеону, собственно, нужна была не возрожденная Польша, а только польская армия, польские средства… Намеки же на возможность восстановления Польши являлись средством взять от Польши все необходимое, вызывая не ропот, а улыбку благодарности и радости…
Лазенки. Летний королевский дворец в Варшаве (Вогеля)
В мае месяце союзные войска уже были в пределах Варшавского герцогства. Положение дел требовало экстренных мер. Указом 26 мая герцог Фридрих-Август возложил всю полноту исполнительной власти на совет министров, под личной ответственностью его членов. Требовалось лишь только условие, чтобы постановления министров утверждались большинством голосов, при перевесе голоса председателя. Совет министров счел нужным узнать голос нации, и 26 мая был опубликован декрет о созыве сейма, правда, с нарушением конституции Варшавского герцогства, так как требуемые сеймики не были собраны за недостатком времени, а обязанности послов и депутатов были возложены на тех, «которые по жребию должны были отказаться от своего звания, но не уволены еще от исполнения своих обязанностей до избрания заместителей, так и тех послов и депутатов, которые на последних сеймиках были выбраны лишь заместителями». Декрет не определял точно предмета занятий будущего сейма, но он выражал полную уверенность в том, что депутаты отнесутся к своим обязанностям с тем вниманием, которого требовало настоящее положение дел. «Помните, — таковы были последние слова довольно напыщенного декрета, — что, когда вы приступите к порогу святыни закона, на вас устремятся взоры всего мира, что судить вас будут не только нынешние, но и будущие поколения». День открытия столь поспешно собранного сейма был назначен на 23 июня.
После проверки выборов, 26 июня состоялось торжественное заседание сейма. Все депутаты были в сборе. Настроение у всех праздничное. Всеми чувствовалось наступление новой страницы польской истории. После молебствия сенаторы и послы ушли в отведенные для них помещения в посольской и сенаторской зале. Затем Маршалом сейма был избран глава политической партии — кн. Адам Чарторыйский. Избрание было единогласное. Затем послы опять вернулись в старый зал, где депутаты заняли назначенные для них места, а Маршал сейма принял установленную присягу.
Заседание сейма открылось речью министра финансов Матушевича, говорившего от имени совета министров. Вся она посвящена характеристике действительного состояния Варшавского герцогства. Министр был довольно откровенен в своей речи. Ему пришлось указать избранникам народа на тяжелое положение финансов герцогства и на возможность банкротства.