В октябре 1917 года с пафосом восклицал: «Мы свободны! Жизнь прекрасна!» Но когда он опубликовал несколько статей о демократии в редактируемом им журнале «Рампа и жизнь», то власть тут же закрыла журнал, показав свое отношение к свободе печати. Как умный человек Леонид Григорьевич все понял и через Одессу отплыл в Константинополь, в эмиграцию… На острове Принкипо написал печальные строки «Пыль Москвы»:
В 1923 году Мунштейн организовал в Риме русский театр «Маски», с которым гастролировал по Европе. В 1926-м поселился в Ницце и продолжал писать свои излюбленные фельетоны в стихах в разных эмигрантских газетах. Выпустил книгу «Братья-писатели. Карманный словарь» с воображаемой анкетой «Когда мы вернемся в Россию». В конце жизни больное сердце не позволяло ему ни есть, ни пить.
В 1931 году Мунштейн напутствовал советских студентов:
Близко знавшая Мунштейна Тэффи отмечала, что Лоло, вечера которого она не раз вела в Париже, был довольно мрачным – остроумие не есть веселье; был феноменально близорук: на улице всегда боялся стукнуться лбом о фонарный столб. Писал на уголке стола, заваленного всякой дрянью. Как отмечала его жена, Ильнарская, когда Лоло писал, то ничего не слышал, будто в яме сидел. Другими словами, целиком погружался в свой творческий мир.
«Братья-писатели, беженцы – странники…» – писал он в газетной рубрике «Клочки из эмигрантского дневника».
Тем не менее Мунштейн-Лоло прожил 60 лет. Петр Пильский отмечал его «лиричность, окутанную нежной дымкой грусти… Самая большая его смелость заключается в том, что он не боялся изящества». В некрологах о Мунштейне коллеги отмечали его как «рифмующего фельетониста», как «ярого рифмодея». Кстати, при жизни Мунштейн часто прибегал к некрологам. На панихиде по Вере Комиссаржевской, чайке русской сцены, он обратился ко всем собравшимся: «Не надо пошлых фраз, не надо жалких слов!..»
Сам Леонид Мунштейн выбирал слова точные и образные.
Даниил Ратгауз
(1868, Харьков – 1937, Прага). Поэт. Окончил юридический факультет Киевского университета. Увлекался спортом, участвовал в конькобежных соревнованиях. При этом страдал расстройством нервной системы (лечил нервы за границей). Будучи студентом, в августе 1892 года послал Чайковскому свои стихи, в том числе «Мы сидели с тобой у заснувшей реки…», оказавшиеся созвучными предсмертным настроениям композитора. Завязалась переписка, и Чайковский отметил «истинный талант» молодого поэта и сочинил шесть романсов – «Снова, как прежде, один…» был любимый Чехова. Стихи Ратгауза оказались музыкальными, и многие композиторы (Гречанинов, Кюи, Рахманинов, Глиэр, Аренский и другие) писали на них музыку.Ратгауз печатался во многих изданиях, казалось, был успешным, но… О своем настроении делился в одном из писем к Чехову (15 марта 1902 года): «Полная апатия, постоянная тоска, постоянный леденящий ужас перед неизбежными путями к небытию, к нирване, перед каждым часом, перед каждым мгновением, приближающим мою душу к мраку уничтожения, – вот мои страдания, от которых я не в силах отделаться за последние годы…»
В 1906 году вышел трехтомник Ратгауза на дорогой бумаге, с меланхолическим портретом автора («невыносимо обыкновенный и щеголеватый молодой человек»). Это полное собрание произведений вызвало волну критики в адрес автора: «типичный представитель банальщины и буржуазной бескровности чувств». А вот Льву Толстому Ратгауз нравился, и он не раз говорил, что из всех современных поэтов больше всего ценит Ратгауза, противопоставляя его знаменитым декадентам.
Февральскую революцию 1917 года Ратгауз принял наивно-восторженно:
«Сбылись заветные мечты: / Россия, светлая Россия, / Теперь навек свободна ты!»
В 1918 году из Москвы перебрался в Киев и работал в отделе иностранной информации УКРОСТА. Но в новую жизнь вписаться не смог – упадочник, пессимист. Ив 1921 году Ратгауз эмигрировал в Берлин, а с 1923-го – жил в Праге. В 1928 году пражская русская общественность отметила его 60-летие. Но это уже был другой Ратгауз: