Айхенвальд в «Силуэтах» писал о Балтрушайтисе: «Земной пилигрим хочет единства, слияния с миром, блаженного “числа планет”, но… ему суждено жить в дробных условиях времени и пространства, быть игрой частичности…»
Софья Гиацинтова отмечала в Балтрушайтисе ум, образованность, талант, вкус и юмор. «Личность удивительная и поэт прекрасный, но почему-то не держит жизнь в своих руках»
«В составе символистов, и в частности в группе пяти великих “Б” (Бальмонт, Блок, Белый, Брюсов, Балтрушайтис), было 5 премированных алкоголиков, способных напиваться до бесчувствия, и один наркоман (Брюсов).
Они все жаждали безумия, даже будучи совершенно нормальными. Балтрушайтис все время был мудр и разумен. Мережковский, Брюсов и Сологуб только разыгрывали безумцев. Вячеслав Иванов предпочитал сохранять позу “посвященного”, “адепта” таинственного знания…» (Л. Сабанеев
Иван Наживин (1874,
деревня Пантюки Владимирской губернии – 1940, Брюссель). Писатель, публицист.«Я сын мужика, выросший среди народа…» – подчеркивал он. Был знаком со Львом Толстым и переписывался с ним. О событиях 1905 года писал: «Началось великое нравственное падение русского народа… вся страна кипела кровью и все гуще наливалась злобой». Роман «Менэ… Тэкел… Фарес…» (1907) о герое-интеллигенте, испугавшемся революции.
Сам Наживин о себе говорил так: «Я – левый, ставший после первого опыта, после революции 1905 года умеренным».
Об Октябре 17-го: «Нам предстоит не светлое торжество победителей, а уныние и позор… и тяжелая работа по исправлению наших страшных ошибок». В 1918 году Наживин бежал на территорию, занятую Белой армией, спасаясь «от голода и крови», чтобы бороться с пришедшим Хамом (предсказание Мережковского сбылось!) «за Россию, за монархию».
Октябрьскую революцию Наживин считал насквозь безграмотной и дьявольски жестокой, рассматривал ее как банкротство левых деятелей, крушение иллюзий. Но это мнение Ивана Федоровича, и, возможно, читатель возмущен его резкостью. Тогда для успокоения вспомним иное, например, поэта Николая Клюева, который испытывал восторг от революционной бури:
И тот же Клюев:
Какой оптимизм! Какая уверенность! А что в итоге? Итоги мы знаем, а вот Клюев их не предполагал и погиб, критикуемый, оплеванный как крестьянский поэт, в заключении 25 октября 1937 года.
В отличие от Клюева, Наживин не ждал, когда засияет «небо в алмазах», а спешно в 1920 году эвакуировался из Новороссийска в Болгарию, сформулировав для себя, что большевизм – «это только заключительный аккорд тысячелетнего безумия». Он отказался участвовать в этом безумном русском эксперименте. Но попал в другой переплет – в эмиграцию…
Жил в Югославии, Австрии, Германии. Написал несколько романов из жизни русского беженства, в том числе «Фатум».
В эмиграции было несладко и материально, и духовно. В 1926 году Наживин ходатайствовал о предоставлении возможности вернуться на родину. Написал даже письмо Сталину, но ходатайство не было удовлетворено, ибо Наживин слишком ретиво в свое время критиковал революцию и новую власть.
Наживин в изгнании оказался весьма плодовитым писателем: он издал более 40 книг, которые, однако, встретили пренебрежительное отношение со стороны эмиграционной «элиты» и критиков, что глубоко обидело его. И Наживин всем своим недоброжелателям (Алданову, Бунину, Бальмонту и другим) ответил романом «Неглубокоуважаемые» (1935). Как говорится, потешил душу…
Федор Николаевич Косаткин-Ростовский
(иначе нельзя: ведь князь. 1875, Петербург – 1940, деревня Сен-При под Парижем).Из древнего рода, ведущего происхождение от Всеволода Большое Гнездо. Окончил пажеский корпус, служил в лейб-гвардии. Участник Первой мировой войны. Во время революции из офицеров – в грузчики. Сражался против большевиков. Эвакуировался из Крыма. Со своей женой, актрисой, организовал в Париже «Интимный театр». Писал стихи и рассказы. Одна из книг – «Голгофа России». Несколько строк князя-поэта-эмигранта о «холодной мгле скитанья»: