Отечество. Дым. Эмиграция. Книга 1. Русские поэты и писатели вне России

Ладинский остро переживал советско-японский инцидент на озере Хасан, о котором советская пропаганда в восторге сочиняла песни о том, как советские бойцы японским генералам – «На Хасане наломали вам бока. Били, били / Говорили: ну, пока!..» На Хасане якобы наломали бока, а вот в советско-финской войне советскую армию постигла неудача, о чем сокрушался эмигрант Ладинский. А потом великое потрясение: Вторая мировая война. Ее итоги вызвали у Ладинского ликование. Мельгунов делился с Берберовой своими наблюдениями о Ладинском: «У него закружилась голова в день, когда доблестная красная армия взяла Берлин. У кого закружилась – тот для меня вычеркнут из числа знакомых. Головы не должны кружиться, пока жив Сталин…»

Так считал Сергей Петрович Мельгунов (дворянин, историк), но Ладинский считал иначе. Когда-то белый офицер, он охотно взял предложенный ему советский паспорт и вступил в «Союз советских патриотов», запрещенный во Франции, и 3 сентября 1950 года был выслан из страны. Некоторое время жил в Дрездене, а в марте 1955 года вернулся на родину, в СССР.

В Советском Союзе в Ладинского без памяти влюбилась молодая жена его брата – полковника КГБ, в доме которого он остановился. Бросив семью, налаженный быт и достаток, она ушла к нищему седому поэту. Неисповедимы пути любви и судьбы!..

Эмигрантские стихи Ладинского в России не были изданы. О них когда-то Адамович говорил, что «все волшебно, наивно, нежно, размеренно, меланхолично…». Жил он, как говорил по-старому, «во Владимирской губернии» в доме брата, его, конечно, не печатали, промелькнуло лишь сообщение, что он переводит какую-то французскую книгу. Лишь о смерти 65-летнего поэта 4 июня 1961 года в печати появилась короткая заметка. Вот и все, к чему он вернулся…

О своей судьбе Ладинский горестно писал в 1941 году, за 20 лет до своего ухода:

Жизнь – ветер, листок и орешек.
Живи, мой дружок, на горе,
И много букашек и пешек
Участвуют в этой игре.

А страшный финал – это слезы

Над спящей в гробу красотой,
Но лишь катастрофа средь прозы
Вдруг делает жизнь высотой.

О, ты отлетаешь навеки!

Вокзал полон дыма и роз!
Рыданий хрустальные реки
Текут! И трубит паровоз!

И в этих безмерных утратах

Я маленькой пешкой стоял
На черных и белых квадратах
Вокзальных и шахматных зал.

И еще приведу отрывочек из стихотворения Ладинского (1949 год, во времена нелюбимой им Франции):

Когда приходят мысли
О гибели и страх,
Не трепещи! Помысли,
Что ты не только прах,
А некое сиянье
В бессмертном веществе,
Что ветерком дыханья
Прошелестит в листве…

Следует добавить, что Ладинского всю жизнь «преследовала тема гибели Европы, гибели культуры» (Глеб Струве).

Вернувшись на родину, Антонин Петрович услышал бодрые марши и песни:

Шагаем с песней на просторе,
Отваги радостной полны.
Мы – дети солнца, ветра, моря,
Весна и молодость страны.

Мы любим бег волны могучей,

Полеты дисков и мячей.
Нет в мире жизни нашей лучше
И песен наших горячей…

Это начальные строки «Весеннего марша» (слова Т. Сикорской, музыка. В. Кручинина. Сборник «Песни Страны Советов», 1940).

И как говорят в народе: у матросов нет вопросов. А у возвратившегося из эмиграции поэта Ладинского были?..

Но оставим политические игры и вернемся непосредственно к русским эмигрантам, к беженцам и изгнанникам. Из нашего условного третьего ряда остались три фигуры из тех, кто родился в конце XIX века. О них и поведем наш краткий рассказ.

Роман Якобсон – титан филологии

Роман Якобсон (1896, Москва – 1982, Кембридж, США). Языковед, литературовед. С юных лет собирал московский городской фольклор. Учился на славяно-русском отделении историко-филологического факультета Московского университета. В 1915 году возглавил лингвистический кружок, в котором принимали участие Маяковский, Пастернак и Мандельштам. Предмет занятий: поэтика, метрика, фольклор. Поучаствовал Якобсон и в группе ОПОЯЗа (Тынянов, Шкловский, Эйхенбаум).