Я улыбнулась, стараясь удержать сознание на поверхности. Удары были сильными. Жгучими, тяжелыми, полными ярости. Он избивал меня и орал, хрипел. Пришлось терпеть, пришлось притворяться, стараясь не подавать виду. Мужик пинал так самозабвенно, так отчаянно, в полную силу. Так увлекся. Выл в клетке Крюгер, бросаясь на прутья. Еще чуть-чуть.
Вот.
Я схватила придурка за лодыжку, дернула, свалив с ног. Слишком тяжелые крылья, другой центр тяжести.
— Я не вру, — прошептала ему в губы, по-прежнему улыбаясь. — Ты грешник, самый отвратительный грешник, твоя душа так же черна, как твои крылья. И когда ты сдохнешь, то попадешь в ад.
— Мара, — он начал скулить, — зачем ты врешь мне? — протянул ко мне руки.
Я отстранилась, поднялась, дернула из всех сил толстую цепь, желая вырвать гнилое сердце Арта. И та порвалась. А он скулил у моих ног, хватаясь руками за воздух, протягивая их ко мне. Мразь!
И мне было мало. Я хотела его крови. Я жаждала его крови, и мой ненасытный, яростный ад вскипал раскаленным металлом, алчущими криков языками пламени, шептал голосом тысячелетнего пепла.
— Он никогда тебя не простит. Он никогда не примет тебя назад, — я опустилась на корточки перед ублюдком. — Все, что ты сделал, все, кого ты замучил, вернутся к тебе, они будут рвать тебя на части вечность, кромсать твое тело, сдирать кожу, проникать в кровь. Ты никому не нужен, Арт. И уж тем более ты не нужен Ему. Ты жалкий, никчемный сумасшедший.
— Нет!
— Да! — я наклонилась ближе. Арт сжал голову руками, съежился на полу, скрючился, подтянув колени к груди. — Скажи мне, Арт, у тебя есть кошмар? Самый страшный ненавистный сон. От которого ты просыпаешься в холодном поту, забившись в дальний угол кровати. Который засгавляет тебя трястись, возможно даже плакать. Который не отпускает тебя и спустя месяцы. У всех есть такой кошмар, — Артур дернулся, зажал уши руками. — Ты помнишь его, ты знаешь его наизусть. Каждую деталь, каждую подробность, каждый звук, шорох, слово. После этого кошмара ты куришь в открытую форточку, пьешь. Он так пугает тебя, что твои яйца сжимаются в горошины. Ведь так, Арт?
— Ты не знаешь… — замотал он головой. — Не знаешь…
— Знаю. Он ведь кажется таким реальным, правда? И каждый раз ты забываешь, что это всего лишь сон. Что можно проснуться. Хочешь знать почему?
— Прекрати…
— Потому что большая его часть соткана из твоих воспоминаний. Этот кошмар,
Арт, будет повторяться… Вечность, после того, как ты сдохнешь. Всегда. И ты не сможешь проснуться, не будет сигареты и форточки, не будет бутылки виски, дури не будет, спасительное утро просто не придет.
— Mapa… — его трясло. А я сидела и смотрела, и ничего не испытывала, кроме все той же глухой злости. Мало. Мне было мало. — Помоги мне…
— Помочь тебе? — я даже дернулась.
— Помоги…
— Тебе уже никто не поможет. Никогда, — покачала головой. — Ты сделал все, чтобы тебе уже невозможно было помочь.
— Мара… мы должны быть вместе… Мара… Помоги мне…
— Вместе? Да я ненавижу тебя, ты вызываешь отвращение, ты жалок. Всего лишь подобие мужчины. Я не хочу тебя убивать, Арт. Я хочу, чтобы ты страдал. Твое нытье, твои жалкий скулеж сейчас вызывают у меня удовлетворение, — урод смотрел на меня, слушал меня, кажется, даже перестав дышать. — Я хочу, чтобы каждый твой следующий день был страшнее предьщущего, хочу, чтобы голоса, которые преследовали тебя, вернулись и остались навсегда. Хочу, чтобы твой личный ад начался еще при жизни.
— Тебе уже никто не поможет. Никогда, — покачала головой. — Ты сделал все, чтобы тебе уже невозможно было помочь.
— Мара… мы должны быть вместе… Мара… Помоги мне…
— Вместе? Да я ненавижу тебя, ты вызываешь отвращение, ты жалок. Всего лишь подобие мужчины. Я не хочу тебя убивать, Арт. Я хочу, чтобы ты страдал. Твое нытье, твои жалкий скулеж сейчас вызывают у меня удовлетворение, — урод смотрел на меня, слушал меня, кажется, даже перестав дышать. — Я хочу, чтобы каждый твой следующий день был страшнее предьщущего, хочу, чтобы голоса, которые преследовали тебя, вернулись и остались навсегда. Хочу, чтобы твой личный ад начался еще при жизни.
— Mapa…
— Смотри мне в глаза, — я поднялась, пнула Артура, заставляя упасть на спину, поставила на грудь ногу.
— Нет…
— Смотри! — и бездна взметнулась вокруг, дрогнуло стекло в окнах, разбились плафоны торшеров и люстр, ветер отбросил волосы назад, тьма заволокла пространство. Только напуганный, несчастный Крюгер истошно выл в своей клетке.
Прости, малыш…
— Смотри, Артур! Узри… — голодная, взбешенная сила набросилась на Артура, и он уже не мог отвести взгляда. Раскрылся рот в беззвучном крике, слюна текла из правого уголка губ, выкатились глаза, покрывшиеся тонкой сеточкой вен. Он сопротивлялся всего лишь несколько мгновений. Не больше нескольких секунд. Его лицо потеряло все краски, кожа стала синюшно-зеленой, тонкой. — Узри!
В этот раз я хотела, я желала видеть, как он сдохнет, поэтому смотрела сама.
Мой дар. Один из основных подарков дорогого папаши. Артур уже видел, как умрет, я показывала ему раньше, но не видел, что ждет его после. Будет ли это после?