Отель «Парк»

Отец занимал темную, бедно обставленную комнатушку. Там стояли кровать, старый расшатанный стол и два стула. Я присел на кровать. На ней было удобнее, чем на стульях, скрипевших при малейшем движении. Отец стал расспрашивать меня о матери, о брате и сестре. Я отвечал механически, продолжая думать о Селе и об отеле «Парк». Отец ни о чем не догадывался.

Я подумал о том, что бы он мне ответил, если бы я спросил у него разрешения. Вероятно, запретил бы, поступил бы, как большинство родителей. Нет уж, лучше промолчать.

Я внимательно смотрел на отца, стараясь запечатлеть в памяти каждую черточку его лица. Как это ни странно, но почему-то в такие минуты становишься сентиментальным…

Пора было уходить. Я поднялся. Еще раз посмотрел на отца:

— Прощай, папа!

— До свидания! — ответил он. — Скоро опять увидимся…

Отец проводил меня до двери. Я пошел к трамвайной остановке. По дороге обернулся и увидел, что отец продолжал стоять в дверях, задумчиво глядя мне вслед. Еще несколько шагов — и я завернул за угол, смешавшись с толпой людей, ожидавших трамвая.

«Что везешь в чемодане?»

В четыре часа поезд из Ниша уходил на Прокупле. До отправления оставалось четверть часа. На станции — толчея. Рабочие нишских фабрик, живущие в окрестных деревнях и селах, разъезжались по домам. Выпачканные машинным маслом, усталые от тяжелого труда, они пробирались на перрон, торопясь поскорей вырваться из переполненного оккупантами города. В деревне как-то легче, свободнее, ненавистные зеленые мундиры не мозолят глаза. А здесь казармы и вокзал полны ими.

Три солдата с жетонами на груди расхаживали по вокзалу, презрительно посматривая на людей, спешивших поскорее забраться в поезд.

У кассы — давка. Мне удалось быстро купить билет, и я помчался на перрон. У входа двое солдат проверяли документы. Вместе с толпой я кинулся к поезду. В одном из вагонов меня ждал Селя. Он махнул в окно рукой. Я поднялся в вагон третьего класса — длинный, перегороженный на два отделения. В каждом из них было две двери.

Селя сидел серьезный и задумчивый. Под мышкой у него было зажато несколько газет.

— Слушай, — почти шепотом сказал он, хотя в вагоне и так никто бы его не услышал: такой стоял гвалт. — Видишь вон тот большой чемодан под сиденьем возле двери? В нем пропагандистские материалы и медикаменты. Я должен переправить их в Прокупле.

— Ну теперь-то ты переправишь, раз мы сели в поезд, — убежденно сказал я.

— Это не так-то легко, как ты думаешь. До сих пор поезда не осматривали, но, вполне возможно, теперь начнут.

— Что же тогда делать? — невольно вырвалось у меня. По всему телу пробежала нервная дрожь. Запылали щеки. «Спокойнее! Возьми себя в руки!» — подумал я сейчас же.

Селя изложил свой план:

— У меня с собой револьвер. Ты сядешь возле чемодана и будешь стеречь его. Я буду возле той двери. Если войдут в твою дверь и начнут проверку, беги ко мне. Если нужно, я буду стрелять, а потом выпрыгнем на ходу.

— А что, если они войдут в твою дверь?

— Пока они будут осматривать эту часть вагона, ты старайся пробраться ближе ко мне. Когда они подойдут к чемодану, мы сможем ускользнуть и выскочить без всякого шума.

— Ясно!

Селя подошел к окну, кивнул кому-то на перроне и отправился на свое место в конце вагона. Его кивок, видимо, означал, что все в порядке.

Я сел возле чемодана и углубился в книгу. Поезд тронулся. Искоса посмотрел на Селю. Тот чуть улыбнулся мне и слегка кивнул, будто желая сказать: «Ну, вот и поехали».

Я впервые участвовал в выполнении такого задания. Не знаю, был ли то страх или что-то другое, но мною овладело какое-то чувство неуверенности, вызванное, очевидно, тем, что я был без оружия. Неожиданно дверь отворилась, вошли два жандарма и сели напротив. Я посмотрел на них, и мне вдруг почудилось, будто им известно, что находится в чемодане и кому он принадлежит.

Однако все было спокойно. Скоро они разговорились со мной, назвали меня мальчиком и спросили, куда я. еду. Вопросы их звучали равнодушно. Им даже в голову не могло прийти, что «мальчик» везет что-либо недозволенное. Я обернулся и посмотрел на Селю. Он спокойно стоял у двери и читал «Ново време»[1]. Присутствие жандармов его не встревожило. До сих пор в этом поезде проверки не устраивали. Только провал и поиски чего-либо конкретного могли привести сюда немцев.

Путь до Прокупле был долог. Позади оставались станции Меджюриво, Белотинце, Долевац. В Долеваце жандармы сошли, и я с облегчением вздохнул. С моей души словно камень свалился. Пассажиры оживились, все почувствовали себя свободнее. Откуда-то со стороны до меня донеслось:

— Знаешь, что происходит в Шумадии и возле Валево? Наши дерутся!

Кто-то заметил:

— Пусть дерутся. Для нас время еще не подоспело. Вот погоди, Коста[2] примется за дело, тогда увидишь, что с ними будет.

Время от времени я поглядывал на Селю. Он по-прежнему спокойно читал газету. Чуть приметная улыбка трогала его губы, когда он смотрел в мою сторону.