Отель с привидениями

– Нет. Сон этот он видит так часто, что уже привык и успокоился. Он не спит по ночам из-за своей жены – я часто это от него слышал.

– Как? О ней по-прежнему нет известий?

– Никаких. Айзек вбил себе в голову, что она жива и охотится за ним. Думаю, он ни за что на свете не решится сомкнуть глаза в два часа ночи. Именно в два часа она до него доберется – так он говорит. В это время он всегда проверяет, при нем ли тот самый нож. Он не спит, но без боязни остается один – в любую ночь, но только не накануне своего дня рождения, когда, как он уверен, ему грозит смертельная опасность. Айзек не живет здесь еще и двух лет. Когда был его день рождения, он всю ночь просидел с ночным привратником. «Она за мной охотится», – повторяет он всякий раз, когда с ним заговаривают о том, что его тревожит. Возможно, он и прав, почему нет. Кто знает?

– Кто знает? – повторил я вслед за ним.

1855/1859

Прикосновение призрака

I

Входе этого повествования, описывающего возвращение на землю бесплотного призрака, читатель столкнется с новыми и весьма странными фактами.

Дело в том, что сверхъестественное обнаружило себя не в кромешной тьме ночи, а при ярком свете дня. Притом обнаружило оно свое присутствие не зрению, не слуху, а чувству, наименее подверженному самообману, – осязанию.

Рассказ об этом событии неизбежно произведет на читателей противоречивое впечатление. У одних он вызовет сомнение, порождаемое рассудком, в других укрепит надежду, детище веры, и не прольет свет на страшный вопрос об уготованной человеку судьбе, остающейся неразгаданной загадкой после многих веков тщетных исследований.

Писатель лишь берет на себя труд последовательно изложить читателю события и отказывается навязывать себя и свои мнения читающей публике, как это принято в новое время. Он отступает в тень, откуда явился, предоставляя силам неверия и веры, этим вечным противникам, вновь вступить в свой вечный бой на старом поле брани.

II

Описываемые события произошли вскоре по окончании первого тридцатилетия нынешнего, девятнадцатого века.

В одно прекрасное апрельское утро некий Рейберн, джентльмен средних лет, отправился со своей малолетней дочерью Люси на прогулку в Кенсингтон-Гарденз – лесистый парк в западной части Лондона.

По отзывам его немногочисленных друзей (весьма благосклонным), мистер Рейберн был человеком замкнутым и необщительным. Пожалуй, правильней будет охарактеризовать его как вдовца, преданно любящего своего единственного ребенка. Хотя ему было немногим более сорока, он целиком посвятил себя заботам о Люси, которая оставалась для него единственной радостью в жизни.

Играя с мячом, девочка бежала все дальше вперед, покуда они с отцом не добрались до южной оконечности парка, ближайшей к старому Кенсингтонскому дворцу. Заметив поблизости одну из больших скамеек с навесом, которые в Англии называют беседками, Рейберн вспомнил про утреннюю газету, торчавшую у него из кармана, и решил отдохнуть и почитать. В этот ранний час в парке было безлюдно.

– Иди поиграй, дорогая, – сказал он дочери, – только не отходи далеко, будь все время у меня на виду.

Люси подбросила мяч; отец Люси раскрыл газету. Не прошло и десяти минут, как на колено ему легла ладошка его дочери.

– Наигралась? – спросил он, не отрывая глаз от газеты.

– Я боюсь, папа.

Он сразу поднял глаза. Побледневшее личико ребенка встревожило его. Он посадил дочку к себе на колени и поцеловал ее.

– Тебе нечего бояться, Люси, когда я рядом, – ласково сказал он. – Кто тебя напугал? – Он выглянул из беседки и увидел среди деревьев небольшую собаку. – Собачка?

– Нет, не собачка, – ответила Люси. – Дама.

Даму из беседки не было видно.

– Она тебе что-нибудь сказала? – спросил Рейберн.

– Нет.

– Чем же она тебя напугала?

Девочка обвила руками шею отца.

– Говори шепотом, папа, – сказала она. – Я боюсь, дама нас услышит. По-моему, она сумасшедшая.

– Почему ты так думаешь, Люси?

– Она подошла близко ко мне. Я подумала, она хочет что-то сказать. Мне показалось, что она больна.

– Ну? И что дальше?

– Она смотрела на меня.

Тут Люси, не находя слов, чтобы выразить то, что она хотела сказать дальше, растерянно замолчала.

– Что же тут такого удивительного? – спросил отец.

– Ничего, папа, но она как будто бы меня не видела, когда смотрела на меня.

– Так, а что случилось дальше?

– Та дама сама была испугана – вот что меня напугало. По-моему, – промолвило дитя с большим убеждением, – она сумасшедшая.

Рейберну пришло в голову, что женщина, вероятно, слепа. Он тотчас же встал, чтобы разрешить сомнение.

– Подожди здесь, – сказал он. – Я сейчас вернусь.

Но Люси обеими ручонками вцепилась в него и заявила, что ей страшно оставаться одной. Они вышли из беседки вдвоем.

С открытого места они сразу же увидели незнакомую женщину, которая стояла, прислонившись к стволу дерева. Она была в глубоком вдовьем трауре. Бледность ее лица и стеклянный взгляд служили более чем достаточным оправданием испуга девочки и извиняли тот тревожный вывод, который она сделала.

– Давай подойдем поближе, – шепнула Люси.