Взирая на красиво обставленный холл, Антонина чуть слышно вздохнула: она знала, что за эти годы они многого добились, что «Петрополис» ничуть не уступал прочим известным отелям Ленинграда, а, по ее мнению,
— Тонечка, ты ничуть не изменилась! — вдруг услышала она женский голос и вздрогнула, будучи вырванной из своих радужных мыслей.
Взглянув на стоявшую перед ней гостью, появления которой она, к своей досаде, замечтавшись, не заметила, Антонина подумала, что ее уже целую вечность никто не называл «Тонечкой».
Присмотревшись к невысокой, розовощекой, полноватой особе в пестром платье и нелепой шляпке, Антонина ахнула:
— Людочка, неужто это ты?
Да, это была Людочка, некогда ее лучшая подруга, младшая горничная, с которой Антонина много лет назад, еще до революции, после того, как Прасагов выгнал ее из «Петрополиса», трудилась в «Европе».
Она вышла из-за стойки и, невзирая на свой статус, обняла подругу и расцеловала ее. Заметив подоспевшего Роберта, она представила его Людочке, и та, обцеловав опешившего молодого человека, заявила:
— Ах, какой славный мальчик! Как же я за тебя рада, Тонечка! Ты в отличие от меня достигла в этой жизни многого…
Антонина отметила, что, хотя Людочка была, кажется, даже моложе ее на год или два, выглядела она не ахти, рано состарилась, располнела и страдала одышкой. А последний раз они виделись еще в годы революции.
Перепоручив стойку администратора заботам сына, Антонина увлекла подругу в подсобное помещение.
Усадив гостью на стул, она самолично приготовила кофе и, позвонив по телефону на кухню, велела принести пирожных. Людочка ахала, восторгалась, даже заплакала.
Антонина же смотрела на подругу молодости и думала, что Людочка явно не случайно наведалась к ней.
Эта мысль, кажется, не давала покоя и гостье, которая, поглотив очередное пирожное, закатила глаза и произнесла:
— Господи, последний раз я такое райское наслаждение пробовала до революции! Потом все стало не то…
Антонина, убедившись, что дверь в комнату заперта и никто их не подслушивает, сказала:
— Людочка, я очень рада тебя видеть… Все же столько лет прошло…
Людочка, она же Людмила Гендриковна, вздохнула:
— Я ведь о том, что ты теперь директорствуешь в «Петрополисе», слышала, конечно. И о том, что ты превратила его в один из лучших отелей Ленинграда…
Антонина не стала поправлять подругу замечанием, что не в один из лучших,
— Все порывалась к тебе заглянуть, но как-то руки не доходили… А теперь вот решила повидаться…
Схватив новое пирожное, она вздохнула и сжевала его. А потом проговорила:
— Ты ведь мне тогда рассказывала, почему тебе пришлось отсюда уйти… Из-за расследования! Я всегда знала, что человек ты с царем в голове, в отличие от меня. Так вот, Тонечка,
Антонина внимательно взглянула на нее, а Людочка стушевалась и добавила:
— Нет, нет, я не о новой работе. Я устроена хорошо, пожаловаться не могу. Работаю домохозяйкой в семействе профессора Пугача. Это изобретатель и видный ученый… Он живет с молодой супругой, бывшей актрисой, Зинаидой Дмитриевной, на улице Герцена. Все бы ничего, но…
Она достала из сумки, которую принесла с собой, металлическую коробочку и вынула оттуда прозрачную трубочку для пилюль.
Антонина быстро спросила:
— Почему ты так решила?
Людочка зашептала, указывая на трубочку для пилюль:
— У Анастаса Никифоровича больное сердце, и он принимает вот эти пилюли. Так вот, с некоторых пор он стал сдавать, причем явно. Уже и по лестнице подняться не может, и на головокружение жалуется… Хотя он нестарый, всего-то под шестьдесят! А голова у него светлая… Так вот я заметила — ему хуже становится, когда он эти свои таблетки принимает. А ведь раньше пилюли ему, наоборот, помогали, он от них как мальчик резво бегал! Так с чего же стали вдруг во вред?
Она сделала паузу и добавила: