Из рожка ударила струя белой пены, которая, однако, прошла мимо успевшей увернуться Зинаиды и попала в одного из наблюдавших за сим действом гостей.
Вслед за любовницей на лестнице показался пролетарский писатель — в халате на голое тело,
— Изверг! — возопил Пугач и швырнул в него огнетушитель, причем в этот раз не промахнулся и угодил в живот Шон-Рувынскому, который взвыл, витиевато выругался и бросился на профессора.
— Мама, мама, а почему тетя голая? — раздался громкий голос маленького мальчика, который с упоением таращился на обнаженную Зинаиду.
Антонина подбежала к Зинаиде, которая, как ей показалось, получала определенное удовольствие от того факта, что многочисленные гости созерцают ее нагое тело, сорвала портьеру, протянула женщине и потребовала:
— Завернитесь немедленно!
В этот момент в холл «Петрополиса» вбежали двое милиционеров.
Скандал удалось замять: профессор Пугач, громогласно заявив, что нет у него больше жены, запретил Зинаиде возвращаться к нему домой. Жена писателя, все еще рыдая, прилюдно залепила Шон-Рувынскому оплеуху. Тот, пристыженный и ошеломленный, не сопротивлялся и только твердил, что «это всего лишь отдых телом, люблю я только тебя». А Зинаида, набросив на себя портьеру, впрочем, не стремясь, чтобы та скрывала уж слишком много (девушка ничуть не стеснялась и демонстрировала свое идеальное тело), кокетливо взирала на одергиваемых женами мужчин, которые толпились в холле и украдкой бросали на нее полные вожделения взгляды.
Разделавшись с милиционерами, Антонина подошла к нахально улыбавшейся Зинаиде и сказала:
— Возвращайтесь в номер, оденьтесь и немедленно покиньте мою гостиницу!
— Сережа, я ведь поеду к тебе, раз мой старче меня вышвырнул? — произнесла Зинаида намеренно громко, а писатель, икнув, уставился на нее, а потом ринулся к Антонине.
— Ей некуда идти! — воскликнул он, а Антонина сухо ответила, что это не ее проблема. Жена писателя, наконец успокоившись, тихим, но твердым тоном произнесла, что если муж хочет быть прощен, то должен немедленно отправиться с ней домой.
И, развернувшись, зашагала к выходу.
Шон-Рувынский, едва не плача, заявил, что номер все равно за Союзом писателей и что пусть Зинаида проведет в нем эту ночь, а «потом посмотрим…».
— Гражданка разве тоже писательница? — усмехнулась Антонина, но, решив, что голая особа, завернутая в портьеру, в холле намного хуже, чем голая особа без портьеры в одном из номеров, произнесла: — Так и быть. Но только на одну ночь. И под вашу ответственность. Все убытки, кстати, вы оплатите из своего кармана. И на вашем месте я бы не стала рассчитывать на новую Сталинскую премию…
Писатель расцвел и, даже не глядя в сторону любовницы, побежал вслед за женой, садившейся в такси.
Зинаида, презрительно цыкнув, сказала:
— Вот они, мужики! Ведь клялся в вечной любви, а все такой же врун! Ничего, я еще своего писателя найду!
Антонина произнесла:
— Вы уже нашли своего ученого. Но захотели большего. На вашем месте я бы была крайне осторожна. Потому что уголовный розыск заинтересовался попыткой убить Людмилу Гендриковну при помощи таблеток вашего супруга…
Зинаида побледнела, но решительно заявила:
— Понятия не имею, что вы имеете в виду! Понятия не имею!
И быстро засеменила по лестнице в предоставленный в ее распоряжение номер 184. Антонина не сомневалась, что, конечно же,
Последствия дебоша поспешно устранили, в холле все, за исключением сорванной портьеры, было как и до неприятного инцидента. Антонина вдруг вспомнила о револьвере, что принес ученый, и взглянула на журнальный столик,
— Нет, мама, я его, конечно же, не брал, — ответил Роберт на ее вопрос. Антонина нахмурилась.
— Наверняка какой-нибудь мальчишка! — успокоил ее сын. — Чтобы по голубям стрелять. Ну, или кто-то из нашего младшего персонала. Я порасспрашиваю. Все будет хорошо!
Требовалось о многом поразмыслить.
Всю ночь Антонина практически не спала, а утром, даже выпив чашку крепчайшего кофе без сахара и молока, страдала от головной боли. Что же, ей почти пятьдесят, возраст дает о себе знать.
Хорошо, что у нее была надежда, опора и наследник — Роберт.
— И не забудьте предупредить гостью в номере сто восемьдесят четыре, что она должна освободить комнату самое позднее через час! — сказала Антонина, взглянув на изящные наручные часики. Было половина шестого. — Хватит нежиться в кровати, тем более она в ней одна!
Одна из горничных отправилась выполнять поручение директора, но прибежала через пару минут с дрожащими губами и выпученными глазами.