Отель 'Трансильвания'

- Но это же ересь,- спокойно, без осуждения произнесла Мадлен.

- Это истина.

Сен-Жермен смотрел в глаза девушки и видел, как здравый смысл борется в ней с затверженными постулатами. В одном он был совершенно уверен: она выслушает его.

- Поверьте мне хотя бы ради себя самой. Есть люди, взывающие к темной стороне силы, и они приносят в мир много горя.

- Что ж, им суждено провести вечность в аду,- быстро произнесла Мадлен и с довольным видом переменила позу.

- Что вы можете знать о вечности? - вскинулся вдруг граф, но глаза его были печальны и резкость не оскорбила.

- В Париже есть люди,- продолжил он другим тоном,- которые собираются пробудить темную сторону силы. Они готовятся провести два действа - одно в канун Дня всех святых, другое - в день зимнего солнцестояния. И в том и в другом случае они намерены пролить кровь и уже наметили первую жертву. Но со второй жертвой у них еще не все решено. Закон, которому они подчиняются, требует, чтобы это была невинная девушка. Им нужна девственница, Мадлен,ее плоть, ее кровь,- и теперь они ее ищут.

"Вот ведь глупости",- подумалось вдруг Мадлен, хотя сердце ее стукнуло с перебоем.

- Ваша тетушка говорила мне, что в чем-то подобном был замешан когда-то и ваш отец. Он входил в окружение некоего Сен-Себастьяна Сен-Себастьян вернулся, он здесь. Он опять собирает свой тайный кружок. Ему помогают Боврэ и другие. Одно жертвоприношение, жуткое, но без большого пролития крови - менее, по их меркам, значительное, они уже совершили и стали сильнее. Мне бы не хотелось пугать вас, Мадлен, но вы ни в коем случае не должны приближаться к приспешникам Сен-Себастьяна. Между прочим, в число их входит и Шатороз.

- Шатороз? - вздернула подбородок Мадлен.- Он всего лишь глуповатый напыщенный щеголь.

- В вас говорит голос вашего разума, но не души. Слушайте голос души он важнее.

Мадлен смущенно и вопросительно взглянула на графа.

- Ваша душа подобна клинку - отточенному, сияющему, рассекающему покровы лжи и отверзающему дорогу к правде. Никогда не поддавайтесь сомнению, когда слышите этот голос, Мадлен!

- Я слышу его и сейчас,- прошептала Мадлен, но граф лишь пожал плечами.

- Скажите,- произнес он, отвернувшись к камину,- что вы чувствовали, когда говорили с этим хлыщом?

Мадлен вспомнила ужимки маркиза и содрогнулась, удивляясь силе охватившего ее отвращения.

- Я ощущала себя цветком, к которому подползает огромный червяк.

- Вот истина,- выдохнул Сен-Жермен.

- Но он же ничтожество,- возразила она не столько графу, сколько себе.- Он же ни на что не способен...

- Не надо недооценивать их, дитя. Общение с ними - путь к падению, к гибели.

- Но... вы? - спросила Мадлен, опустив голову и средоточенно изучая свои ладони.- Какое вам дело до того, что может со мной случиться?

Сен-Жермен отвернулся, не смея взглянуть в ее лицо, где начинало светиться понимание.

- Это не важно.

- Если вы не скажете, я попробую догадаться сама.

Взгляды встретились, граф сделал шаг.

- Ваша жизнь так ужасающе коротка, что мне не вынести, если хотя бы один ее миг будет потерян. Мадлен встала, от ее щек отхлынула кровь.

- Сен-Жермен! С тихим смешком граф отступил. Глаза его помрачнели.

- О, не пугайтесь. Я мог бы сломить ваше сопротивление, но подобные методы добиваться желаемого давно мне претят. Больше тысячи лет мне не приходилось принуждать женщину... и уж во всяком случае, не в общепринятом смысле.

В маленькой комнате стало вдруг очень тихо. Свечи в семи канделябрах покойно мерцали.

- Больше тысячи лет? - Мадлен хотелось недоверчиво хмыкнуть, но звук застрял в горле.- А сколько же вам на деле?

- Я не помню,- ответил Сен-Жермен, опять отворачиваясь.- Когда в Риме правил Цезарь, я был уже стар. Я беседовал с Аристотелем. Эхнатон восхищался статуей Нефертити, которую я изваял. Ныне столица его в руинах, но я бродил по ее улицам, когда она была еще молода.

- Как же случилось, что вы не умерли? - спросила Мадлен, чувствуя, что ладони ее холодеют.

- Я умер однажды... очень давно. Смерть необъятней, чем жизнь. И потому жизнь ценней, ибо она мимолетна.

Глаза Мадлен налились слезами. В голосе Сен-Жермена слышалась такая пронзительная тоска, что сердце ее разрывалось от жалости.

- О, только не надо меня жалеть! Я шел к осознанию истинных ценностей очень непросто. Временами мой разум погружался во тьму, и я купался в крови. Я искал жестокости, войн. Я с омерзением вспоминаю римские игрища, А позднее, вернувшись на родину, я отнимал у людей жизнь из, как это принято говорить, патриотических побуждений.

Сен-Жермен быстро взглянул на девушку.

- Как видите, мои нынешние прозрения оплачены дорогой ценой.

- Неужели бессмертие несет в себе столько печали? - прошептала она,

- Я не бессмертен. Эликсир жизни,- добавил он, прикасаясь к пламенеющему у горла рубину,- восстанавливает мои силы и не дает умереть.

- Вы прожили столько столетий и все же беспокоитесь обо мне. Почему? спросила девушка тихо. Ответ был не нужен. Она его знала.

- Потому что вы стали мне дороги,- так же тихо ответил он.