Читаем Отелло. Уклонение луны. Версия Шекспира полностью

Нет, эта фраза об оказанных им услугах - это самая обычная первая, спонтанная реакция на внезапно полученный душевный сигнал при слове "правительство". Эта фраза автоматически, бездумно слетает с его языка - не получая продолжения. Он и сам тут же осекает себя: "Довольно об этом". Довольно об этом! Это уже не важно. Главное - вот этот душевный сигнал, прозвучавший сквозь слово, вот этот последний порыв - успеть сказать то, что этим словом всколыхнулось в душе, превратившись в последнее слово прощания с...

А собственно, с кем? С правительством? С малым советом в полном составе? Да ведь это девять человек плюс дож! Что им до убийцы-кондотьера. Чушь какая. Не может этого быть. Но тогда что же?

А ну-ка снова прочтем его последние слова. О чем он там говорил? Ага, вот: "И, кроме того, скажите, что однажды в Алеппо..."

Вот оно!

В том месте, где он говорит про Алеппо - черным по белому: "И, кроме того, скажите, что однажды в Алеппо, где злой турок в чалме побил венецианца и поносил Венецианскую республику, я схватил за горло обрезанного пса и поразил его так. (Закалывается.)".

Вот и зацепка! Видите? Смотрите: Отелло сначала душит Дездемону, а потом закалывает ее. Точно так же он поступает и с этим турком из Алеппо - сначала хватает его за горло, а потом закалывает его!

И это, конечно же, не случайность. Два события - и на каждое по два одинаковых последовательных действия. Таких совпадений не бывает. Но тогда о чем это может говорить? Только об одном - что в жизни Отелло было два человека, которых он безмерно ценил.

Первый человек - безусловно, Дездемона. Она бесконечно ему дорога. По многим причинам. Но главное для него - она безоговорочно ему верит. Верит настолько, что без колебаний доверяет ему свою жизнь. Именно это очень важно для Отелло - безграничное доверие Дездемоны. Именно это изумляет и потрясает его до глубины души. Потому что такое доверие - редкость. Вот потому-то ужас, который он своими же руками учинил с этой безгранично доверившейся ему Дездемоной, и заставляет его так сильно страдать. Она доверила ему свою жизнь - и он отнял у нее жизнь. Он предал ее доверие. "Выбросил жемчужину, более драгоценную, чем все богатства!.."

Но кто же второй?..

Читаем снова. Итак, Отелло слышит слово "правительство" - и в его памяти возникают те самые двое, которые были ему безмерно дороги. Возникают и переплетаются навсегда. Он просит разрешить ему сказать два слова. Он просит ничего не смягчать в своих отчетах, но и не приписывать лишнего по злобе. Он говорит о Дездемоне, и на его глазах выступают слезы. Дездемона, его девочка, его жемчужина, мертва. Она верила ему до последнего дыхания жизни. А он - убил ее. Точно так же, как однажды в Алеппо...

И тут он вспоминает о том, втором человеке, который тоже верил ему. И доверие которого он тоже убил - убив Дездемону. И это тоже непоправимо. И теперь он только может просить его - просить, даже не называя имени! - не отрекаться от своего доверия. Поверить ему теперь уже в самый последний раз...

Это ему адресован последний рассказ про Алеппо и про "злого турка в чалме", которого он схватил за горло и "поразил его так". Этот рассказ - мольба. Верить ему. Верить - несмотря ни на что...

Так кто же он, этот второй, к кому обращен последний рассказ Отелло? Этот человек должен был соответствовать следующим пяти пунктам:

1. Он должен был входить в состав правительства. Обязательно. Ведь именно это слово - "правительство" - вызвало в Отелло воспоминание об Алеппо.

2. Это, повторяю, должен быть тот, кто чрезвычайно выделяет Отелло, выделяет из всех, и кто способен вот так глубоко оценить мавра. Кто верит в преданность Отелло так, как больше никто в него не верит. Как верила ему Дездемона. Но ее больше нет... А он, этот второй человек, он еще есть. И Отелло в последние минуты жизни торопится сказать ему, что тот в нем не ошибся - что несмотря ни на что Отелло был достоин его доверия, что этот человек верил ему не зря.

3. Это должен быть человек, кого сам Отелло выделяет из всех до чрезвычайности, уважает безмерно.

4. В их биографии должна была оказаться некая общность. Скорее всего, какое-то общее военное прошлое - учитывая, что вся жизнь Отелло прошла на войне.

5. В их судьбе должно было быть какое-то похожее трагическое событие. Нечто такое, что роднило бы их. Какая-то похожая беда, что-то болезненно личное, глубоко понятное только им двоим.

Начнем с последнего пункта. Здесь с Отелло все ясно: его трагическое событие - это потеря той, которую он любил, которую клялся защищать и которую убил своими же руками. Убил - не желая того, но будучи бессильным изменить ход событий (об этом чуть позже). Стало быть, этот неизвестный второй тоже должен был некогда испытать нечто подобное. Трагедия Отелло непременно должна была отозваться в этом втором каким-то личным воспоминанием, что и позволило бы ему отнестись к Отелло с состраданием - и подумать о нем не как о холодном убийце, но как о человеке, бессильном перед мощью обстоятельств.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Русская критика
Русская критика

«Герои» книги известного арт-критика Капитолины Кокшеневой — это Вадим Кожинов, Валентин Распутин и Татьяна Доронина, Александр Проханов и Виктор Ерофеев, Владимир Маканин и Виктор Астафьев, Павел Крусанов, Татьяна Толстая и Владимир Сорокин, Александр Потемкин и Виктор Николаев, Петр Краснов, Олег Павлов и Вера Галактионова, а также многие другие писатели, критики и деятели культуры.Своими союзниками и сомысленниками автор считает современного русского философа Н.П. Ильина, исследователя культуры Н.И. Калягина, выдающихся русских мыслителей и публицистов прежних времен — Н.Н. Страхова, Н.Г. Дебольского, П.Е. Астафьева, М.О. Меньшикова. Перед вами — актуальная книга, обращенная к мыслящим русским людям, для которых важно уяснить вопросы творческой свободы и ее пределов, тенденции современной культуры.

Капитолина Антоновна Кокшенёва , Капитолина Кокшенева

Критика / Документальное
Что такое литература?
Что такое литература?

«Критики — это в большинстве случаев неудачники, которые однажды, подойдя к порогу отчаяния, нашли себе скромное тихое местечко кладбищенских сторожей. Один Бог ведает, так ли уж покойно на кладбищах, но в книгохранилищах ничуть не веселее. Кругом сплошь мертвецы: в жизни они только и делали, что писали, грехи всякого живущего с них давно смыты, да и жизни их известны по книгам, написанным о них другими мертвецами... Смущающие возмутители тишины исчезли, от них сохранились лишь гробики, расставленные по полкам вдоль стен, словно урны в колумбарии. Сам критик живет скверно, жена не воздает ему должного, сыновья неблагодарны, на исходе месяца сводить концы с концами трудно. Но у него всегда есть возможность удалиться в библиотеку, взять с полки и открыть книгу, источающую легкую затхлость погреба».[…]Очевидный парадокс самочувствия Сартра-критика, неприязненно развенчивавшего вроде бы то самое дело, к которому он постоянно возвращался и где всегда ощущал себя в собственной естественной стихии, прояснить несложно. Достаточно иметь в виду, что почти все выступления Сартра на этом поприще были откровенным вызовом преобладающим веяниям, самому укладу французской критики нашего столетия и ее почтенным блюстителям. Безупречно владея самыми изощренными тонкостями из накопленной ими культуры проникновения в словесную ткань, он вместе с тем смолоду еще очень многое умел сверх того. И вдобавок дерзко посягал на устои этой культуры, настаивал на ее обновлении сверху донизу.Самарий Великовский. «Сартр — литературный критик»

Жан-Поль Сартр

Критика / Документальное