Читаем Отелло. Уклонение луны. Версия Шекспира полностью

Отелло почти сломлен такой картиной - его нервная система перенапряжена давней усталостью, набирающим обороты приступом эпилепсии и чрезвычайно негативным фоном разговора с Яго.

Однако даже и сейчас он продолжает требовать доказательств. Но доказательств нет. Зато есть Отелло, уже плохо владеющий своим сознанием, что превращает его воображение в бесконтрольное и добивающее разум оружие.

Яго рассказывает вымышленную историю про то, как во сне Кассио якобы проговорился о своей любовной связи с Дездемоной. И снова Яго не забывает сдобрить свою ложь физиологическими подробностями, столь воздействующими на уже и без того сильно поврежденную надвигающимся припадком психику Отелло.

И снова уже неподвластное контролю воображение мавра с точностью воспроизводит все, что говорит Яго. Его охватывает ужас от умело внушенной мысли, что Дездемона не просто ошиблась в выборе мужа, не просто разлюбила его, а хладнокровно использовала брак с ним для прикрытия своей внебрачной связи с Кассио еще в Венеции. Это становится новым стрессом.

И сознание Отелло снова заливает волна агрессии: "Я разорву ее на куски!"

*

Признак N6. Спутанность сознания. Нарастание агрессии.

Яго рассказывает Отелло, что видел платок у Кассио: "Сегодня видел, как таким платком, - я уверен, что это был платок вашей жены, - Кассио вытирал себе бороду".

Однако Яго еще не успел подбросить платок Кассио!

Сам же Отелло так и не сумеет вспомнить, что сначала он лично видел платок в руках у Дездемоны, а почти сразу же после этого Яго был долгое время рядом с ним - и значит, не имел никакой возможности видеть этот платок у Кассио. Мыслить логически Отелло уже не в силах.

Его злоба теперь уже и по отношению к Кассио начинает зашкаливать: "О, если бы у этого раба было сорок тысяч жизней! Одна слишком бедна, слишком ничтожна для моего мщения!"

*

Признак N7. Усиление агрессии. Сумеречное расстройство сознания. Первая галлюцинация.

Сраженный всего лишь голословным и всего лишь предположением Яго насчет платка, и при этом не имея ни одного фактического доказательства измены, и еще чуть ли не секунду назад требуя четких доказательств, Отелло внезапно и глубоко верит Яго на слово: "Теперь я вижу, что это правда <...> Вставай, черное мщение, из бездны ада!"

Мысль об убийстве Дездемоны и Кассио становится его навязчивой идеей.

С чего вдруг такая перемена?

У Отелло происходит сумеречное расстройство сознания - он становится не в силах осмыслить ситуацию в целом, его восприятие становится похоже на узкий туннель, сужаясь всего лишь до звучания слов Яго, на которые он реагирует как трехлетний ребенок - раз он слышит эти слова, значит так оно и есть.

Его злоба так сильна, что, кажется, он готов убить их прямо сейчас. Даже Яго пугается: "Погодите, успокойтесь!" Но состояние Отелло таково, что, кажется, страшное эмоциональное перенапряжение сейчас разорвет Отелло.

В этот момент его посещает первая галлюцинация: "О, кровь, Яго, кровь!" (O, blood, Iago, blood!").

Почему-то это восклицание Отелло трактуют в кровожадном контексте - дескать, он настолько взъярился, что возжелал чужой крови. Это ошибочная трактовка. Правда состоит в том, что в этот момент перед его глазами возникает болезненное видение крови - зрительная эпилептическая галлюцинация, окрашенная в чрезвычайно яркий красный цвет. Это пугает и самого Отелло, да так, что Яго снова пытается его утихомирить: "Говорю вам, спокойствие!"

Галлюцинация вскоре исчезает - и Отелло... быстро забывает о ней, словно выключившись из осознания видения.

"Вы еще, может быть, передумаете?" - спрашивает Яго.

Никогда, следует ответ, "мои кровавые мысли, движущиеся со стремительной быстротой, никогда не оглянутся назад"...

Он клянется исполнить убийство. Яго пользуется моментом и произносит свою, особую клятву, в которой всю ответственность за будущее убийство Кассио он перекладывает на Отелло: Яго клянется во всем повиноваться своему командиру и по приказу мавра убить Кассио.

*

Признак N8. Предчувствие надвигающейся беды.

Отныне всякое случайное слово Дездемоны получает угрожающий смысл и становится уликой против нее, всякий ее случайный жест истолковывается Отелло исключительно в свете измены.

Упрямство Дездемоны - упрямство давящее, наперекор эмоциональному состоянию мужа и абсолютно не вовремя, - усугубляет ситуацию. Вот он долго рассматривает ее руку, вслух находя в ней приметы чувственности. Разумеется, Дездемона не знает о его подозрениях, поэтому такие намеки на чувственность наверняка приписала заигрыванию, сексуальным авансам - так подумала бы любая женщина на ее месте. Но даже если бы эти намеки были простым заигрыванием - уместно ли приставать к мужу с неприятными для него просьбами в такой момент? Конечно, нет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Русская критика
Русская критика

«Герои» книги известного арт-критика Капитолины Кокшеневой — это Вадим Кожинов, Валентин Распутин и Татьяна Доронина, Александр Проханов и Виктор Ерофеев, Владимир Маканин и Виктор Астафьев, Павел Крусанов, Татьяна Толстая и Владимир Сорокин, Александр Потемкин и Виктор Николаев, Петр Краснов, Олег Павлов и Вера Галактионова, а также многие другие писатели, критики и деятели культуры.Своими союзниками и сомысленниками автор считает современного русского философа Н.П. Ильина, исследователя культуры Н.И. Калягина, выдающихся русских мыслителей и публицистов прежних времен — Н.Н. Страхова, Н.Г. Дебольского, П.Е. Астафьева, М.О. Меньшикова. Перед вами — актуальная книга, обращенная к мыслящим русским людям, для которых важно уяснить вопросы творческой свободы и ее пределов, тенденции современной культуры.

Капитолина Антоновна Кокшенёва , Капитолина Кокшенева

Критика / Документальное
Что такое литература?
Что такое литература?

«Критики — это в большинстве случаев неудачники, которые однажды, подойдя к порогу отчаяния, нашли себе скромное тихое местечко кладбищенских сторожей. Один Бог ведает, так ли уж покойно на кладбищах, но в книгохранилищах ничуть не веселее. Кругом сплошь мертвецы: в жизни они только и делали, что писали, грехи всякого живущего с них давно смыты, да и жизни их известны по книгам, написанным о них другими мертвецами... Смущающие возмутители тишины исчезли, от них сохранились лишь гробики, расставленные по полкам вдоль стен, словно урны в колумбарии. Сам критик живет скверно, жена не воздает ему должного, сыновья неблагодарны, на исходе месяца сводить концы с концами трудно. Но у него всегда есть возможность удалиться в библиотеку, взять с полки и открыть книгу, источающую легкую затхлость погреба».[…]Очевидный парадокс самочувствия Сартра-критика, неприязненно развенчивавшего вроде бы то самое дело, к которому он постоянно возвращался и где всегда ощущал себя в собственной естественной стихии, прояснить несложно. Достаточно иметь в виду, что почти все выступления Сартра на этом поприще были откровенным вызовом преобладающим веяниям, самому укладу французской критики нашего столетия и ее почтенным блюстителям. Безупречно владея самыми изощренными тонкостями из накопленной ими культуры проникновения в словесную ткань, он вместе с тем смолоду еще очень многое умел сверх того. И вдобавок дерзко посягал на устои этой культуры, настаивал на ее обновлении сверху донизу.Самарий Великовский. «Сартр — литературный критик»

Жан-Поль Сартр

Критика / Документальное