Читаем Отелло. Уклонение луны. Версия Шекспира полностью

Спустя какое-то время Кассио умоляет Дездемону воздействовать на мужа. Он плачется и ноет, усиленно вызывая в Дездемоне жалость к себе. Его совесть нечиста. Он знает, что весть о гибели турецкого флота уже дошла до сената, а стало быть, и до его могущественных родственников. Значит, известия о его новом назначении надо ждать со дня на день. Однако эта грязная история с пьяным скандалом может свести на нет весь этот скользкий замысел. И вот Кассио на голубом глазу уверяет Дездемону в своей преданности и умоляет ее помочь ему вернуть лейтенантство, чтобы потом... бесстыдно занять должность ее мужа.

Дездемона, как я уже говорила в начале, тоже крайне утомлена тайным венчанием, болезненным расставанием с отцом, штормом, переживанием за Отелло, сменой обстановки и переменой судьбы. Скандал с Кассио становится для ее нервной системы уже чрезмерным. Кроме того, Кассио здесь, на Кипре, среди чужой обстановки, для нее единственная ниточка, связывающая ее с прежней жизнью.

Но есть и еще одна причина, намного опасней, чем издерганные нервы и усиливающаяся тоска по прежней жизни. В Дездемоне просыпается тщеславие! Тщеславие крайне неумелое - бесхитростное и бестолковое. Ведь она так мечтала стать бесстрашным несгибаемым воином по примеру мужа. И ведь Отелло сам назвал ее воином. А хороший воин должен быть упрямым в достижении своей цели. Хороший воин должен побеждать. Побеждать любой ценой.

И теперь, одержимая вот этой навязчивой мыслью о победе, Дездемона готова проесть мужу всю плешь:

"Я не дам покоя моему господину; <...> я буду говорить, пока он не потеряет терпения, постель его станет школой, обеденный стол исповедальней; во все, за что бы он ни принялся, я прибавлю просьбу за Кассио. Поэтому будь весел, Кассио. Твой ходатай скорее умрет, чем откажется от твоего дела".

Подученный Яго, Кассио скрывается при виде Отелло, что и дает Яго повод начать финальную часть своей игры. Тщательно подбирая нужные слова, он внушает Отелло мысль, что с Кассио не все чисто. А тут и ничего не подозревающая Дездемона обрушивается на мужа с просьбой простить Кассио как можно скорей. Отелло нехотя - очень и очень нехотя! - уступает Дездемоне.

Крайняя физическая усталость, чрезмерное эмоциональное напряжение и раздражение делают свое дело - у Отелло возникает внезапная и острая потребность в уединении: "Я не хочу тебе ни в чем отказывать, - говорит он Дездемоне. - Поэтому и ты исполни мою просьбу: оставь меня на несколько минут наедине с самим собой".

Именно этот момент и является началом отсчета его эпилептического припадка.

*

Признак N2. Уныние и тоска.

Уходом Дездемоны тут же воспользовался Яго - он уже более открыто ставит под сомнение честность Кассио, и Отелло теперь уже явно настораживается (уж слишком ему не понравилось поведение жены, ее настырность, ее давление, которому он уступил против своей воли). Яго после усердной обработки Отелло впервые произносит - "ревность..."

Ответ Отелло пока еще демонстрирует его подконтрольность рассудку: "Начать сомневаться - значит принять решение. ... Ведь у нее были глаза, и она сама выбрала меня. Нет, Яго: я должен увидеть, прежде чем усомниться; усомнившись - доказать, а когда доказано, остается сделать только одно, не больше - разом прочь и любовь и ревность".

Яго усиливает воздействие: "Следите за вашей женой. Наблюдайте за ней, когда она будет с Кассио". И далее следует ключевая фраза: "Она обманула отца, выйдя за вас замуж".

Гм... Это Отелло уже слышал - от Брабанцио. Именно эта фраза и становится тем звоночком, что позже превратится в колокол.

А Яго не унимается: "Она, такая еще молодая, сумела притвориться и отвести отцу глаза, - ведь он думал, что это колдовство..." Стрела попадает в цель. "Я замечаю, что это немного смутило вас", - говорит Яго. "Нисколько, нисколько", - отвечает Отелло.

Однако действительно смутило!

Почему?

Да потому, что собственная совесть Отелло не чиста точно так же, как и совесть Дездемоны - ведь и он тоже отвел глаза Брабанцио, ведь и он тоже сумел притвориться перед ее отцом так, что тот доверял мавру до последней минуты! А ведь известно: ничто не может так подорвать доверие к жене, как ложь самого мужа.

Вот почему уже через пару минут Яго констатирует: "Мой господин, я вижу, что вы взволнованы". И на этот раз Отелло отвечает уже не так однозначно: " Нет, не очень... Я вполне уверен в том, что Дездемона честна".

Яго с видом наивного искреннего правдолюбца объясняет Отелло, что любовь к нему Дездемоны возникла наперекор здравому смыслу и что этот самый здравый смысл может в любую минуту к ней вернуться:

"Ведь, говоря с вами откровенно, не ответить взаимностью многим искателям ее руки, ее соотечественникам, одинакового с ней цвета, равным ей по знатности, наперекор тому, к чему природа всегда стремится <...> боюсь, как бы она, вновь подчинившись здравому смыслу, не начала сравнивать вашу внешность с внешностью ее соотечественников и - что возможно - раскаялась бы".

Перейти на страницу:

Похожие книги

Русская критика
Русская критика

«Герои» книги известного арт-критика Капитолины Кокшеневой — это Вадим Кожинов, Валентин Распутин и Татьяна Доронина, Александр Проханов и Виктор Ерофеев, Владимир Маканин и Виктор Астафьев, Павел Крусанов, Татьяна Толстая и Владимир Сорокин, Александр Потемкин и Виктор Николаев, Петр Краснов, Олег Павлов и Вера Галактионова, а также многие другие писатели, критики и деятели культуры.Своими союзниками и сомысленниками автор считает современного русского философа Н.П. Ильина, исследователя культуры Н.И. Калягина, выдающихся русских мыслителей и публицистов прежних времен — Н.Н. Страхова, Н.Г. Дебольского, П.Е. Астафьева, М.О. Меньшикова. Перед вами — актуальная книга, обращенная к мыслящим русским людям, для которых важно уяснить вопросы творческой свободы и ее пределов, тенденции современной культуры.

Капитолина Антоновна Кокшенёва , Капитолина Кокшенева

Критика / Документальное
Что такое литература?
Что такое литература?

«Критики — это в большинстве случаев неудачники, которые однажды, подойдя к порогу отчаяния, нашли себе скромное тихое местечко кладбищенских сторожей. Один Бог ведает, так ли уж покойно на кладбищах, но в книгохранилищах ничуть не веселее. Кругом сплошь мертвецы: в жизни они только и делали, что писали, грехи всякого живущего с них давно смыты, да и жизни их известны по книгам, написанным о них другими мертвецами... Смущающие возмутители тишины исчезли, от них сохранились лишь гробики, расставленные по полкам вдоль стен, словно урны в колумбарии. Сам критик живет скверно, жена не воздает ему должного, сыновья неблагодарны, на исходе месяца сводить концы с концами трудно. Но у него всегда есть возможность удалиться в библиотеку, взять с полки и открыть книгу, источающую легкую затхлость погреба».[…]Очевидный парадокс самочувствия Сартра-критика, неприязненно развенчивавшего вроде бы то самое дело, к которому он постоянно возвращался и где всегда ощущал себя в собственной естественной стихии, прояснить несложно. Достаточно иметь в виду, что почти все выступления Сартра на этом поприще были откровенным вызовом преобладающим веяниям, самому укладу французской критики нашего столетия и ее почтенным блюстителям. Безупречно владея самыми изощренными тонкостями из накопленной ими культуры проникновения в словесную ткань, он вместе с тем смолоду еще очень многое умел сверх того. И вдобавок дерзко посягал на устои этой культуры, настаивал на ее обновлении сверху донизу.Самарий Великовский. «Сартр — литературный критик»

Жан-Поль Сартр

Критика / Документальное