Отец

— Он мне в больнице статью читал. Написал. Сам! На то, как русский народ к труду, здорово повлияло, говорит, татарское иго… До этого как? Киевскую Русь, говорит, за границею называли… забыл по-ихнему. А по-нашему: страна городов. Такие были города. Мастеровые там. Ремесленники. И крестьяне тоже. Умели, говорит, работать. А потом что? И один раз татарин придет, все отберет. И другой. Тут и подумаешь: или делать что, или так обойдется. И это не один год, не два. Так и отбили охоту…

Эдик все тряс его за плечо. Выбрал, наконец, момент, когда Толик сделал паузу:

— Слышишь меня?! С Киевской Русью. Иди ты, знаешь, куда?! Знаешь? Вот так. И если ты мне это не сдашь…

Цапнул Толика пятерней за бумажный свитер на груди, и опустил голову, и слегка повел ею из стороны в сторону: как будто и сам не знал, что тогда в точности произойдет, но ясное одно — страшное будет дело!

8

Скажу сразу: ничего страшного не случилось.

Многим и до сих пор непонятно, как ему это удалось, однако эти самые фундаменты Толик-безотказный сдал в срок.

Остряки потом говорили, будто вся разгадка здесь вот в чем: Чумаков подобрал-таки ключи к этому лодырю Инагрудскому, и тот показал, наконец, на что он способен… Может быть, тут и есть какая-то доля правды, и к этому мне еще хочется вернуться — рассказать вам о том, как у них сложились дела, у Толика с Инагрудским…

Но пока мне хочется о другом.

Чумаков тогда и действительно крепко выручил бетонщиков, потому что благодаря ему управление кое-как наскребло на план. Вся штука в том, что истосковавшийся по работе Травушкин, выйдя из больницы, раскопал у них брак совсем в другом месте, а так как исправлять его Всеславский наотрез отказался, то дело дошло до народного контроля, и пошел затяжной скандал, попортивший немало крови и руководству бетонщиков, и самому старику. Вообще-то, в той истории много темного, но сам Всеславский, человек, провести которого почти невозможно, тут-то как раз согласен, что самое в ней неясное опять же вот что: как этот брак старик обнаружил?

Другой табак, если брали бы его на арапа: примет — хорошо, а нет — и на том спасибо. Тут же и у самих все было, как говорится, вне подозрений…

А я и тогда не раз над этим задумывался, и сейчас нет-нет да и вернусь к хитрым секретам Травушкина, и, сдается, многие из них теперь для меня не такая уже великая тайна…

Конечно, это, и в самом деле, вроде бы удивительно, если смотрит старик на совершенно великолепный с виду фундамент и вдруг произносит свое любимое: «Без-ответственность!..»

А если припомнить, что перед этим он посмотрел бригадный журнал и увидел, что бетонировали, предположим, двадцать шестого числа? Если он хорошо знает, что получку в тот раз не задержали, а выдали, как и полагается, двадцать пятого?

К этому остается добавить только то, что хоть сам он и непьющий, однако же, без всякого сомнения, очень хорошо понимает: кто же это, интересно, возьмет после получки в руки вибратор, если и без того голова раскалывается?

А, думаете, для чего у Травушкина в нагрудном кармане лежит маленький календарик? Чтобы посмотреть, какой того или иного числа был день недели. Потому что в этой своей несложной вроде бы арифметике понедельники он ведь тоже считает «безвибраторными»…

Теперь представьте другое: идет старик по участку, видит этот самый безукоризненной наружности фундамент, останавливается, умиленный, и растроганный спрашивает: «Это кто же у нас так славно потрудился?..»

Тут Петя Инагрудский выныривает, очень довольный:

«Эт я!..» — «Рад за тебя! — хвалит Травушкин. — И поглядеть приятно!..»

И идет себе дальше. А почему идет? Да потому, чтобы в следующий раз Петя Инагрудский, как та самая ворона, опять бы каркнул, не удержавшись: это я, мол!

Знаете, есть такая пословица: то, что слишком хорошо, мол, — уже нехорошо, и, увидев шик-блеск, старик уже начинает сомневаться, а тут еще вдруг узнает, чье это дитя… И ему уже до скуки ясно, что неудачное Петино произведение пытались потом облагородить всем коллективом, лишь бы только с рук долой… А почему?

Приметит старик этот фундамент, сделает крюк, и, когда уже все что к чему позабудут, он опять сюда: «Безответственность!..»

Или такой случай. Не нравится ему, предположим, у монтажников техническое решение какого-нибудь узелка. Он, естественно, а согласовано? Где чертеж? Дают ему: вот чертеж. А где подпись? Ах ты, в самом деле, договориться договорились, а подписать и забыли! Иванов!.. Где он, Иванов? Прибегает Иванов.

— Давай-ка, быстренько: одна нога здесь, другая — там. Надо этот чертеж подписать.

Тот, глазом не моргнув:

— Кем подписать?

— С проектировщиками надо — Сидорова найди…

— Да где-то он тут вроде недалеко сейчас… побегу!