Отец

— Себе бы взял…

И стоял он теперь такой робкий и тихий, что Толик небось сжалился бы, отдал талон… Однако на него дружески, но строго смотрел сейчас Митя Перетятько, подбадривал бригадира глазами, и взгляд его словно говорил: «Ничего-ничего, все правильно!.. Что ж ему, в самом деле, то медаль только потому, что размер ботинок совпал, что называется, или объем грудной клетки, а теперь из-за нашего безденежья — машину?..»

— Подумать надо! — решил Толик. — У кого будут предложения?

Тут опять пошло.

— А вопрос можно? Когда талон давали, там как? Сказано, кому надо, или все равно?

— Ну, ты даешь! А так не ясно? Если за то, что хорошо поработали, значит, и отдать надо, кто упирался…

— А если, кто упирался, у того денег нет?

— Так так оно и бывает…

— Тогда что?

— Ты нам вот что, бригадир: решение наше окончательное? Или в управлении утверждать будут? А то мы дадим, а нам там: ну и выбрали ударничка, где токо такого нашли!

— Ну да, вроде того, что мы Петру нашему по-свойски…

— А там начнут придираться.

— Да почему придираться? И правильно спросят — нашли трудягу!

Петя только головою туда-сюда, туда-сюда! Тут поднялся Митя Перетятько, который перед этим все молчал и только упорно тянул руку. Ну, он это умеет, откашлялся, как заправский оратор, сказал значительно:

— Я вот что хотел бы подчеркнуть, да… Если подумать: одно дело — просто человек. А другое — если он с автомобилем. Хоть автомобиль не роскошь, а средство передвижения, но все-таки. Как бы там ни было, а человеку, если он с автомобилем, внимания больше, он уже как бы на виду. Теперь конкретно. Петр Михайлыч и так у нас человек, можно сказать, заметный. Фигура, да… А если еще галстук наденет, да ордена?

Петя дернул было головой, но промолчал, а Митя Перетятько продолжал:

— Теперь представьте, что к тому же он за рулем собственной машины. Мечта! Хоть в кино его снимай, а хоть куда на обложку. Так? Так. Можно сказать человек будущего. Герой и труженик…

— Ты куда, непонятно, Митя, гнешь?

— Да, про Петю ты или про труженика?

Потом один говорит:

— А что мы напали на человека? Или действительно он так уж плохо работает? А мне на днях кладовщик наш говорит: вот Свинухов у вас — трудяга. На нем рукавицы огнем горят! Неделю, говорит, не поносит — уже все в дырах. Уже идет ко мне, показывает. Ну жалко человека — дам новые. А через неделю он уже и эти изодрал, опять ко мне идет…

А другой:

— Удивил! Да ведь Петя-то кладовщику рваные-то рукавицы кажет одни и те же!.. Не знаешь, что ли! Ему же рваных на год хватает! А новые копит, потом в деревню отвезет… ну, признайся, Петь, разве не так?

— А-а-адин раз! — выкрикнул Петя. — Надо на покос… ну, по дому там! Старики у меня!..

— Ну во-от, в самом деле, пристали — нельзя человеку на покос двадцать пар брезентовок…

Тут слова Иван Елисеич Бут попросил:

— Кто же против, чтобы человек не пешком, значит, а на машине бы ездил? Нам же лучше, в электричке свободней будет. Но мы должны к этому вопросу и с другой стороны. Я вам прямо скажу, товарищи: как бы не было от этого большого урона для нашей стройки…

И замолчал Елисеич, выжидал.

— Если не дадим?

— Как раз, если дадим.

— Это, Елисеич, почему?

Тот обернулся к Инагрудскому, поднял палец:

— Потому, Петро, что характер у тебя, можно сказать, сорочий. Все, что ни увидал, в гнездо свое тащишь… Все, что ни увидал блестящее, то в карман. По дороге на электричку потом разглядел да, может, выбросил, а на месте-то вещи уже нету! Государству в убыток. Там блочок мимоходом какой у электромонтажников прихватил, там еще что…

— Елисеич! — выкрикнул Петя жалостно. — Да то когда было?!

— Ну, ладно, говорю, в карман. Вроде немного можно унести. А если мы тебя, Петро, на машину… Тогда что?!

Долго это собрание шло, и все то ж да про то ж. Тогда Толик и говорит: что же, мол, делать? И хотелось бы уважить своего товарища по бригаде, и грех. Вон сколько о нем тут сказано было всякого: и лодырь из лодырей, и вечно глаз у него не в ту сторону. Выходит, надо талон обратно отдавать? Тоже вроде нехорошо.

Митя Перетятько опять руку:

— А давайте нашему Петру — испытательный срок? Как это, спросите? А так. Что ж мы, уж такие безденежные, что на одну машину не наскребем? Не может такого. Деньги по талону надо срочно послать, так мы их и пошлем. А придет наша машина, пусть ровно год стоит. Если Петро наш за это время докажет, что может как человек работать, да и вообще быть как человек, пусть нам деньги на бочку, а машину — себе. А нет — что ж мы не найдем, кому ее продать?

— А что? — подхватил Толик. — Может, и правда, скинемся? Вот я, например, для начала — тысячу…

Петя рот, конечно, раскрыл, но у ребят все было, как по нотам расписано:

— Да и у меня кой-какие деньжонки найдутся, — Иван Елисеич поддержал. — Тысчонки полторы подсоберу… А если из баушкина чулка достать, то, может, и больше…

Тут пошло:

— Пиши, Толик: с меня пятьсот.

— И с меня, бригадир, триста!

— А если я могу только пятьдесят? Чтобы и моя доля?..

— Зато всем миром.

— Ага, всем колхозом!