Отец Александр Мень: Жизнь. Смерть. Бессмертие

А есть такое искусство, скажем, постмодернизм, которое релятивирует все ценности и тем самым упраздняет их. При этом оно может быть виртуозным, а авторы людьми одаренными, как, например, Владимир Сорокин или Дмитрий Пригов.

Возьмем стихотворение Пригова:

Вот завелся во мне солитёр
День не кормишь — так воет капризно
А каков, проходимец, хитер —
То повыглянет сверху, то снизу
И клянет на чем свет тут стоит
А я что? — не нарочно ведь, сдуру
Поэтичная, в смысле, натура
Просто внутреживотных кормить
Забываю

Не слишком эстетично, я понимаю. Но это принцип: эпатаж входит в условия игры. Можно подумать, что автор продолжает традицию обэриутов, например, Николая Олейникова, но Олейников, когда он писал:

Маленькая рыбка,
Жареный карась,
Где твоя улыбка,
Что была вчерась? —

когда он это писал, он имел в виду себя и таких, как он, и действительно сгинул, как тот карась, был уничтожен в подвалах Лубянки. А Пригов играет со смыслами, уравнивая всё со всем. Ему все равно — что солитёр, как он его называет, что «милицанер», что ребенок. Всё уравнено в своем ничтожестве, всё сведено к своей материальности.

Вот еще одно стихотворение того же автора:

Куда ты, смелая малышка
Бежишь как милая зверюшка
Еще ведь малое немножко и —
Отвалится сначала ножка
Потом и следущая ножка
Потом отвалится головка
Потом, и говорить неловко —
Уже такое, что и кошка
Есть не станет

Это игра на понижение.

Сравните:

Образ твой, мучительный и зыбкий,
Я не мог в тумане осязать.
«Господи!» — сказал я по ошибке,
Сам того не думая сказать.
Божье имя, как большая птица,
Вылетело из моей груди.
Впереди густой туман клубится,
И пустая клетка позади.

Мандельштам. Я полагаю, вы узнали.

Никакая виртуозность, никакой талант не помогают, когда человека сводят к его физиологическим отправлениям. В этом случае он уже ничем или почти ничем не отличается от животного. На самом деле, как говорил отец Александр, «хотя бы в подсознании у любого человека живет шкала ценностей, которая… определяется его верой». И еще: животному «чуждо понимание разницы между идеалом и реальностью. Человек же, сталкиваясь с бытием, познает в своем внутреннем опыте иной мировой порядок. Этот контраст рождает в нем стремление к истинной жизни. Человек запрограммирован на то, чтобы соединиться со своим Первоисточником. Но это не жесткая программа — для нас остается свобода выбора».

Отец Александр не говорил специально о постмодернизме, но он говорил об опасности того искусства, которое упраздняет духовную вертикаль, порождает «цветы зла». Культура — это интеллектуальная смелость и, одновременно, моральная ответственность, и даже более того — духовная ответственность. По крайней мере она призвана к этому, потому что одно нерасторжимо связано с другим. Я упомянул о постмодернизме потому, что моральная безответственность, к сожалению, свойственна самой культуре, и это симптом духовного неблагополучия. Есть в нашем искусстве вещи и похуже постмодернизма, например, сочинения Мамлеева и Лимонова. Когда отца Александра однажды спросили об этих авторах (а он их читал), он сказал: «…что-то мне не понравилось всё это… Я не думаю, что это останется в истории литературы. Это плесень какая-то».

Свойствен ли искусству демонизм? Безусловно да, потому что художник — чуткий инструмент. Художник — это медиум: он может вступать в контакт с темной духовностью, становиться ее проводником. Отец Александр говорил, что «зло на уровне человека — это нравственное зло», а «на уровне чисто духовном — то, что мы называем демоническим злом». Раскрывая этот тезис, он сказал в одной из своих бесед: «Здесь человек соприкасается с теми таинственными измерениями бытия, в которых тоже происходит какой-то сбой, какой-то дефект. Человек в эти измерения окунается и становится носителем их, инфицируется ими. Отсюда демоническая одержимость людей — носителей зла, людей, зло для которых становится их второй природой, людей, отравленных злом».