Отец и сын, или Мир без границ

Чем старше становлюсь я сам,
Тем по какой-то удивительной причине
Яснее вижу дальнее былое,
Как будто с полдороги я свернул назад,
Но не в свое безрадостное детство,
А к легендарной юности земли,
К истокам человеческой культуры.

Я знаю: если бы судьба

Закинула меня
В то первое египетское царство,
В страну неразлагающихся мумий,
Мне было б там, как праотцам моим:
Не лучше, чем в сегодняшнем Египте.

Ни ассирийских зверств,

Ни греческих пиров,
Ни римского завидного разврата
Не смог бы я принять;
Скорее б, как Овидий-Мандельштам,
Окончил дни меж воронья и скифов.

Но сквозь туман сгустившихся веков

Реальность проступает Эрмитажем.
Разгул краснофигурных ваз,
Бряцанье лир,
Шуршанье кринолинов
Сливаются в приветливый настрой,
В единый гул, в прилив, доступный слуху,
Но в сущности своей неуловимый.

И Провиденье я тогда благодарю

За то, что я поэт, а не историк:
Хотя я слышу шум тысячелетий,
Он для меня окутан пеленой,
Овеян дымкой и не в силах стать
Обыденной, членораздельной речью.
Он музыка, и власть моя над ним,
Как над пропетой песней, безгранична.