Отец и сын, или Мир без границ

Знаменитый педиатр, изредка наносивший нам визиты, не скрывал возмущения: «Как, ему скоро полтора года, а он все еще не просится?» Было приказано завести два горшка: большой и маленький. Женя оценил новые игрушки и по вечерам охотно гулял по комнате, стукая горшками друг о друга, но никогда не используя их по назначению. «А вы его высаживаете?» У многих моих сотрудников были дети Жениного возраста, и у всех имелась строжайшая система: дети каждые полчаса садились на горшок, а те, кто постарше, – каждые сорок пять минут. Мне сообщили, что ночью особенно мальчиков надо высаживать непременно; в противном случае они станут «рыбаками» (приводился пример сына одной нашей сотрудницы). Об этом предсказании я уже писал. И мы приросли к горшку.

Средней нашей нормой было шестнадцать выстрелов в ползунки за тринадцать часов. Один-два раза нам сопутствовала удача. А ночные высаживания не имели смысла: Женя не просыпался (будить же ребенка – себе дороже). Правда, мокрый он был себе неприятен и иногда (иногда!) призывно кричал. А днем: «Где лужа?» – спрашивал я. Женя радостно шлепал по луже рукой. Мы ее вытирали и переодевали сухие ползунки. Вдруг (в год и четыре месяца) он подошел ко мне и сам подал сухие ползунки. Какая сознательность! Больше это чудо не повторялось.

На горшок он садился, только если ему обещали печенье или какой-нибудь недоступный в обычное время предмет (еще спасибо, что брал). Мы презирали себя за развращение детской души, но так хотелось добыть победу. А еще через полтора месяца он согласился сесть на горшок и без посулов. Но с ребенком никогда не следует радоваться преждевременно: сегодня хорошо, а завтра опять будет плохо. Да вот еще беда: оказывается, надо было его приучать делать свои дела стоя! И в очередной раз нам грозили необратимыми последствиями.

Женя был не единственным двуязычным ребенком в моем окружении. Я работал в академическом институте языкознания. Сверстник нашего сына, русско-литовское дитя, вполне освоил теорию на обоих языках (где, что, куда), но не просился. И у нас происходило то же. На каком-то раннем этапе дедушка при виде мокрых штанов стал приговаривать: «Ай-я-яй». Женя это запомнил и, когда его спрашивали, что говорит дедушка в соответствующей ситуации, очень внятно и с удовольствием отвечал: «Ай-я-яй», – но своих привычек не менял. Потом он стал реагировать на каждый акт тем же возгласом. Поскольку его ни на секунду нельзя было оставить без присмотра (заберется на трюмо – непременно заберется – и упадет: один раз и упал), то и в уборную приходилось брать его с собой. Он наблюдал за происходящим с живейшим интересом и в нужный момент произносил с неизменной укоризной в голосе: «Ай-я-яй». А однажды, увидев тонкую струйку из-под крана, тоже пропел «Ай-я-яй». Подобная ассоциация универсальна у малышей. «Вставай! Что ты так долго делаешь на горшке?» – «Ай-я-яй».

Когда Женя научился говорить на двух языках, появились такие диалоги:

– Ты наделал в штаны?

– А-ха (или «есь», то есть yes).

– Хорошие мальчики разве так поступают?

– М-м(ы), – с отрицательной интонацией, а по-английски почти чистое no!

– Какой же ты мальчик?

– П'охой (бяд – bad).

Я ему сказал, что буду за такое безобразие бить (он и «бить», и beat произносил как «бить»), и даже чуть-чуть хлопнул несколько раз. Для вида он слегка заплакал, но включил и эту сцену в спектакль. Показывая мокрые штаны, он неизменно говорил: «Папа, бить». К концу второго года между Женей и дедушкой постоянно разыгрывалось такое действие: «Где мой маленький мальчик?» – и загадка: «Что мы сейчас будем делать?» (ответ: «Сядем на горшочек»). Женя обожал эту загадку, притворялся, что не знает, о чем идет речь, но, поощряемый криками: «Он угадает, он у нас молодец», – заявлял: «Молодец», – и под угодливый смех слушателей говорил: «На горшочек».

Он стал довольно устойчиво проситься к двум с половиной годам. В тот день, когда ему исполнилось два года и три месяца, он вдруг сказал мне в лесу, что хочет писать. Не веря своим ушам, я содрал с него колготки и завел разговор о наградах за хорошее поведение. Через час я стал рассуждать о том, что прекрасная вещь – сырник (да, да, именно сырник!), если его густо помазать вареньем. Женя снова попросился. Целый день я с непритворным вдохновением развивал эту тему, и мы продержались до вечера.

После ужина он ел оладью, и варенье текло у него по подбородку. Никина мама называла такие награды премиями. «Вкусная премия», – заметил Женя, унаследовавший от бабушки пристрастие к пирогам и прочим изделиям того же цеха. Возвраты к варварству были эпизодическими и кратковременными. Горшок перенесли в уборную и приучили пользоваться им только там. Так Женя преодолел еще один рубеж своего детства, не став «рыбаком» и усвоив стоячее положение. Поздновато? У других лучше? Как давно выяснено, твой ребенок всегда кому-то по плечо.