Отец и сын. Святые благоверные князья Александр Невский и Даниил Московский

Вскоре после похорон отца, исполняя ханскую волю, поехал в Орду старший сын Александр. Подкрепив себя молитвою и Святыми Дарами, приняв благословение епископа Кирилла, князь Александр простился с народом и отправился в дальний путь. Каково было ему – победителю шведов и немцев – являться на поклон восточным варварам! Для блага любимой родины князь шел на унижение, жертвовал своим покоем, подвергал себя опасности лишиться жизни.

До первой татарской заставы приволжская равнина не подавала никаких признаков жизни – была пуста и уныла. Ни города, ни села – точно великая пустыня. Время от времени попадались каменные истуканы – печальные памятники прародичам половцев – сидящие и стоящие, сутулые, руками обхватывавшими толстый живот.

Наконец, на берегу Волги показалась ставка самого хана. Это был не то город, не то поселение, состоящее из жилищ на колесах. Татарские кибитки – круглые дома, свитые из тонких прутьев и палок, покрытых войлоком, с дырой посередине для дыма, а также для общения с духами. Вокруг высокого шатра Батыя теснятся большие кибитки – в них живут 26 ханских жен. На голове Батыевы жены, как и другие замужние женщины кибиточного города, носят высокий головной убор – весьма странный, вверху четырехугольный, сплетенный из прутьев или древесной коры. Их длинные волосы прячет светлое покрывало, без которого женщины не появляются никому на глаза. Девушек и незамужних отличить от мужчин весьма сложно – и те, и другие носят одинаковый кафтан, запахнутый на груди.

– Мужу недостойно в женских портах ходить, ни женам в мужних, – заметил про себя русский князь. Батый окружил себя восточным великолепием. Двор его, большие нарядные шатры из льняной ткани, стерегут привратники. Перед входом в ставку, на середине поляны, стоит стол, а на нем золотые и серебряные чаши, украшенные драгоценными камнями, из которых Батый и вельможи пьют кумыс и заморские вина под пение и игру на гитарах.

Перед шатром Батыя толпятся угрюмые жрецы, опоясанные волчьими шкурами. Стали требовать они, чтобы князь и его посольство прошли между двух разведенных на земле костров, куда кладутся крохи привезенных сокровищ, а затем – сквозь горящий обруч, надеясь, что князь «поклонится [12] кусту и огневи и идолам их».

– Огонь оберегает хана от злого умысла всех, кто идет к нему в шатер, – перевели князю слова жрецов.

– Я христианин, и мне не подобает кланяться твари. Я поклоняюсь Отцу и Сыну и Святому Духу, Богу единому, в Троице славимому, создавшему небо и землю и вся, яже в них суть, – ответил язычникам князь Александр.

Спокойное мужество князя поразило придворных Батыя.

– Или ты поклонишься нашим богам, или умрешь смертью лютою! – завопили волхвы.

Однако Батый, к всеобщему удивлению, велел не принуждать князя Александра исполнить обряд и пригласил к себе в шатер.

– Я готов поклониться тебе, как царю. Тебе вручил Бог судьбу царства земного. Но твари не стану кланяться. Я служу единому Богу, Его чту и Ему поклоняюсь, – глядя в широкое, красноватое лицо хана с раскосыми глазами, произнес князь.

Батый, самодовольно улыбаясь, глядел на славного князя и мужественного воина. Затем, обращаясь к окружающим, произнес:

– Правду говорили мне: нет князя, равного этому.

Батый не был самостоятельным властелином, он считался наместником верховного хана, жившего в Монголии, в Кара-Коруме [13] . Сюда вскоре после посещения ставки Батыя, за тысячи верст, принужден был отправиться Александр Невский вместе с братом своим Андреем. Много пришлось повидать во время долгого, томительного пути по бесконечным пространствам азиатских степей и в самой ханской ставке! Как тяжело было русскому православному князю жить в обстановке монгольского быта, разделять чуждые обычаи, сколько довелось претерпеть от жестоких и гордых варваров.