Отец лучшей подруги

Хватка на моих волосах становится болезненнее, и я делаю рваный вдох широко раскрытым ртом.

— Захотела и переспала, что тебя так удивляет? И челюсть у меня и правда болит. Ты ведь не церемонился, когда думал, что перед тобой какая-то безотказная девка, не так ли?

— Я был лучшего о тебе мнения, Лея.

— Когда именно? Пока трахал меня в рот?

— Когда не знал, какая ты на самом деле. Я бы не позволил своей дочери дружить со шлюхой.

От обиды воздух сгорает в моих легких, а глаза начинает жечь.

— Мне хотя бы не нужно платить за секс, Платон. А тебе, видать, женщину иначе и не впечатлить, да? Только банковским счетом.

— Скажи еще, что тебе не понравилось, — рычит он. — Давай, соври, что не ты кончила почти три раза и потом просила еще.

—. Знаешь, другие мужчины хотя бы интересовались и моим удовольствием тоже, а не только гнались за собственным. Все-таки твой возраст, Платон, дает о себе знать! Ты честно старался, пусть и недолго.

Бью по больному. 

И мне ни капли не стыдно.

Потому что нечестно, что он так сильно злится на меня, как будто это я набросилась на него и увезла в отель, где дала волю своим темным фантазиям. 

Это и его ответственность тоже. И если для Платона нормально спать с первой встречной, обходясь без имен, для меня — нет.

Но он может думать, что хочет. Доказывать ему обратное я не буду. Все равно не поверит.

— Если хоть слово скажешь моей дочери или намекнешь на то, что между нами было…

— Не волнуйся, — отрезаю. — Не стану я болтать о твоих пристрастиях направо и налево. И уж тем более не буду обсуждать это с Юлей. Ее чувства меня волнуют куда сильнее, чем твои.

Платон разжимает пальцы и отпускает меня.

После щелкает пальцами, и развеселая музыка в комнате моментально стихает. Вот бы так раньше.

Он уходит, и при виде его спины мой желудок наполняется едкой кислотой. Сейчас для меня абсолютно все кончено.

— Пап, все в порядке? — дверная ручка начинает плясать и дергаться.  

— Замок заклинило, Юль, — громко отвечает Платон. — Я ж тебе говорил, что он барахлит!

Он тоже для виду дергает ручкой, потом беззвучно щелкает задвижкой, и дверь, как по волшебству, распахивается.

Платон уходит первым и не оборачиваясь, а я прошу у встревоженной Юли пару минут, чтобы сходить в туалет прежде, чем присоединюсь к ним в столовой, но сама не могу сдвинуться с места, когда остаюсь одна в опустевшей комнате.

Ноги меня не держат, и я сползаю на пол рядом с плюшевым медведем, закрыв лицо руками.

— «Хочешь, я расскажу тебе сказку?» — вдруг громко спрашивает медведь.

Похоже, за эти годы плюшевые медведи научились быть более полезными, чем тот мешок, набитый пыльным синтепоном, которого Платон когда-то подарил мне на восемнадцатилетие.

Этот факт, впрочем, не меняет того, что плюшевые игрушки я ненавижу.

Пора идти ко всем остальным, хотя аппетит у меня и так изрядно испорчен.

Пнув медведя на прощание, направляюсь к выходу из комнаты. 

— «Отличный выбор!» — летит мне в спину. — «Расскажу тебе сказку о потерянном времени…».

Не в бровь, а в глаз чертов пылесборник.

Глава 5. Застолье

— Ты совсем не ешь, Платон, — замечает Сара Львовна, тарелка которой пустеет уже во второй раз за вечер. Сначала после холодных закусок, а теперь после горячих. — Разбаловали тебя, видать, разносолами. Костя, все приготовлено просто чудесно!

В моей тарелке кусок холодца давно превратился в лужу, в которой утонула курица-гриль. 

От зверского аппетита не осталось и следа.

Лея сидит ровно напротив меня, и я стараюсь смотреть, куда угодно, только не на нее. Но забыть о ней или игнорировать ее присутствие, не удается.

Ведь за столом только и разговаривают, что о поразительных изменениях в Леиной внешности. И каждый пункт, как новый гвоздь в крышку моего самообладания.

— Ну брекеты ладно, — говорит Юля. — Тебе их еще в прошлом году сняли, верно?

— Да, — кивает Лея. — У меня резцы никак не хотели выпрямляться, пришлось носить дольше обычного.

— Помнишь, Платон, как поздно у Леи зубы стали выпадать? — сама того не зная, добавляет масла в огонь Сара Львовна.

Боже мой, я ведь все еще помню, как она улыбалась беззубой улыбкой лет в десять.

И как улыбалась, задыхаясь перед оргазмом, тоже помню.

Как совместить эти две картинки и не сойти с ума?

Я ведь относился к ней как… к старшей Юлиной сестре. Не как к родной дочери, все-таки у Леи есть собственные отец и мать, но она в свое время так много времени проводила у нас дома, что казалось жила здесь больше, чем у Розенбергов.

— … Ну вот, когда зубы наконец-то выпали и выросли новые, мы еще и затянули со сроками установки брекетов, — продолжает Сара Львовна. — В тот год Яков как раз поступал в балетную школу, помнишь, как сложно это было, Юленька? Сколько нервов и времени! Вот Лее и пришлось носить брекеты дольше положенного.

— Ничего страшного, мам. Брекеты мне никак не мешали жить полноценной жизнью, — отвечает Лея, а я стискиваю нож в руке.

Только я считываю контекст — получается, даже девственности она лишилась, когда носила брекеты.