Отец наших отцов

Сандерсон утвердительно кивнул. Из его слов выходило, что часто метеориты сгорают в атмосфере, создавая впечатление движущихся звезд.

По его оценке, на Землю ежедневно падало в среднем три тысячи неземных объектов. Но некоторые метеориты сохраняли целостность и могли содержать воздух, а значит, микробы, бактерии и вирусы.

Из одного из стеклянных саркофагов был извлечен мрачный, словно обработанный автогеном, булыжник. Профессор положил его под микроскоп и поманил журналистов. Те залюбовались крохотными фигурками; одни напоминали кружки, другие – червячков.

Астроном ничуть не сомневался, что метеориты оплодотворяли Вселенную. Один занес на Землю жизнь, второй – вирус, истребивший динозавров, третий – новый вирус, приведший к мутации приматов, возникновению у них странной болезни, получившей потом название «человечество».

Сандерсон соглашался, что он не первым выдвинул теорию о том, что жизнь, положившую начало человечеству, принесли на Землю метеориты. Первым эту идею, окрещенную «панспермией», выдвинул в 1893 году швед Сванте Аррениус, потом ее развил английский лорд Келвин. Потом теорию надолго забыли. Но в 1969 году в Австралии был обнаружен метеорит Мерчисона. Вопреки всем ранее выдвигавшимся соображениям, он содержал семьдесят полносоставных аминокислот, причем восемь из них знакомы нам по белкам человека!

При вхождении в атмосферу эти белки погибли от высоких температур, могут возразить некоторые. Но недавно был открыт прион – белок, невосприимчивый к самым высоким температурам. Прион гораздо сильнее вирусов и способен гораздо быстрее, чем они, переносить заболевания.

– Адам появился благодаря приону? – ахнула Лукреция Немрод.

Профессор Сандерсон нисколько в этом не сомневался. Человечество возникло тем или иным образом вследствие внеземной болезни, поразившей обезьяну, начавшую мутировать и понемногу меняться.

– Кстати, все болезни побуждают нас к дальнейшей эволюции, – подчеркнул астроном и погладил один из своих метеоритов, как кота. Его теория проистекала из длительных раздумий, приведших к отказу от многих прежних убеждений. Любой грипп, краснуха, гепатит, настаивал он, приводят к небольшой мутации у больного.

– Болезни всегда питали эволюцию человечьей породы. Чума научила нас гигиене, холера заставила фильтровать воду, туберкулез привел к открытию антибиотиков. Кто предскажет, что хорошего принесут новые болезни, пока что вызывающие у людей только страх?

Исидор Каценберг, слушая астронома, расхаживал по помещению, все щупал, приподнимал то гладкий камешек, то камень необычной формы, исследовал предметы и приспособления, но при этом не пропускал ничего из сказанного.

– Любая болезнь несет урок. Рак – болезнь коммуникации: здоровые клетки не знают, как проинформировать больные о необходимости прекратить размножаться. СПИД – болезнь любви, клетки теряют способность различать, что идет им на пользу, а что во вред. Разве эта утрата ценностей и коммуникации не проливает свет на нынешнее состояние человечества? Чтобы преодолеть эти изъяны, ему нужна дальнейшая мутация. Потом придет черед других болезней, и они снова подтолкнут людей к прогрессу.

– Такие ваши речи наверняка вызывают в клубе «Откуда мы взялись?» ожесточенные споры, – предположил с другого края лаборатории Исидор Каценберг.

Ученый признал, что обстановка в клубе порой накаляется, особенно когда начинают спорить между собой верующие и безбожники, дарвинисты и ламаркисты.

– В астрономии ввиду отсутствия доказательств можно одновременно утверждать совершенно противоположные одна другой вещи, но в палеонтологии дело обстоит совершенно иначе. В этой дисциплине ученые умеют выжать показания из любой кости.

– Как профессор Аджемьян? – спросил Исидор.

Астроном вздрогнул, но промолчал.

Журналист подошел к нему вплотную и ни с того ни с сего заявил:

– Вы его презирали.

Сандерсон в недоумении сделал шаг назад.

– С чего вы взяли?

– Мне служит подсказкой выражение вашего лица. При упоминании Аджемьяна вас перекосило. Человеческая физиономия сродни приборной доске с кучей индикаторов.

Сандерсон попытался овладеть собой, но рот у него все равно кривился.

– Аджемьян… Профессор Аджемьян был своеобразным человеком. Но я никогда не держал на него зла, даже после несчастного случая…

– Что за несчастный случай?

Сандерсон дотронулся до своего слухового аппарата.

– Моя глухота – следствие одной из неудачных шуток Аджемьяна. Однажды он подошел ко мне и шепотом сказал: «Хочешь услышать свой Большой взрыв?» Не успел я ответить, как он взорвал у меня под самым носом здоровенную петарду. Вот такой он был, Аджемьян, такой был у него юмор. С его точки зрения, если человек одержим Большим взрывом, значит, он обязан его пережить. Если у меня слабые барабанные перепонки – тем хуже для меня. После этого мой слух ослаб на все восемьдесят процентов. А ведь слух помогает нам ориентироваться в пространстве гораздо больше, чем зрение. Став тугоухим, я больше не сознаю объема пространства, где нахожусь.

– Это вы его убили? – спросил напрямик Исидор Каценберг.

– Нет.

– Тогда кто, по-вашему, мог это сделать?