Отец республики. Повесть о Сунь Ят-сене

Весной 1925 года буйно цвели тополя в Пекине. Белый пух тучами носился в воздухе, оседал на глади прудов, врывался в дома. Сун Цин-лин подошла к окну и захлопнула его. Вечерело. Первые тени уже легли на садовые дорожки, но в комнате было еще светло. Когда Бородин вошел с улицы в дом, ставший последним пристанищем Сунь Ят-сена, он заметил, что глаза у Цин-лин сухи. Он принялся было рассказывать ей о своей поездке в Посольский квартал, но споткнулся на полуслове: Сун Цин-лин смотрела на него невидящими глазами. Тогда он подошел к ней и взял за руку. Пальцы ее были холодны и безжизненны.

— Нельзя же так изводить себя, дорогая Сун Цин-лин, — мягко произнес он. — Сейчас придет моя жена и мы заберем вас к себе. Хорошо?

Но Цин-лин только покачала головой, губы ее беззвучно шевелились. Наклонившись, Бородин разобрал, что она повторяет одно и то же: «Что, что будет теперь с нами?» «Да, хотел бы и я знать, каким путем пойдет теперь Китай, — подумал Бородин. — Хватит ли у левых сил справиться с реакцией, не дать погибнуть тем добрым всходам, которые дали идеи и дела Сунь Ят-сена?» Он не отрываясь смотрел на Цин-лин: в чертах ее окаменевшего лица не было покоя. Из соседней комнаты послышалась неторопливая речь. Бородин сразу узнал хорошо поставленный звучный голос Ван Цзин-вэя. Ван разговаривал с госпожой Сун Ай-лин — старшей сестрой Цин-лин.

— Госпожа Сун, увезли бы вы свою сестру в Японию, а еще лучше — за океан, в Штаты или Европу. Ей необходимо развеяться.

— Ах, едва ли это возможно! — возразил в ответ высокий голос. — Она и слышать ничего не хочет.

Ездит с одного траурного митинга на другой. Говорит, что намерена и впредь все силы отдавать продолжению дела, начатого Сунь Ят-сеном.

Цин-лин прислонилась к оконному косяку.

…Продолжать дело… вести Китай к новой жизни… да, только так… Цветут тополя… весна… жизнь… Сунь говорил: «Скоро наступит рассвет…»