Отец Рождество и Я

Я пробежала мимо Шоколадного банка и Музыкального магазина Матушки Кутерьмы, мимо обувной лавки «БАШ! МА! КИ!» и магазина одежды «Красный и зелёный», мимо волшебного книжного, который так и назывался «Волшебные книги», и опомнилась только на Оленьем лугу. Здесь не было эльфов, только олени, а олени, как известно, газет не читают. Я почувствовала себя в безопасности, но не остановилась, а продолжила бежать. Блитцен отвлёкся от выкапывания лишайника и проводил меня озадаченным взглядом. А я всё бежала и бежала, пока не добралась до дома. Я постучала, но мне никто не открыл, и я постучала ещё раз, а потом ещё и ещё, пока не вспомнила, что в Эльфхельме никто не запирает двери. Тогда я повернула ручку, вошла в дом и расплакалась. Я плакала, и плакала, и плакала.

Капитан Сажа спал в корзинке возле разлапистой ёлки в гостиной. На стенах висели рождественские украшения. Огонь в камине не горел. Я тупо уставилась на тёмный очаг – отчего-то его вид меня успокаивал. Я подошла поближе, присела на корточки и какое-то время просто смотрела в темноту. Потом до меня донеслись шаги – кто-то шёл по тропинке к дому. Бросив взгляд в окно, я увидела Мэри: она шагала с корзинкой, что-то напевая себе под нос.

Должно быть, она ходила в Лесистые холмы собирать ягоды для рождественского пирога.

Мэри не видела, как я зашла в дом.

И я пока не хотела с ней встречаться. Мне вообще меньше всего хотелось с кем-то разговаривать.

Я не хотела плакать перед Мэри, не хотела, чтобы она печалилась и переживала из-за меня. Но я знала, что скоро она откроет дверь и войдёт в гостиную.

И тогда я сделала то, что умела лучше всех в мире – полезла в дымоход.

Дом Отца Рождество строили с учётом человеческих размеров, и дымоход в нём мало отличался от тех, что мне приходилось чистить в Лондоне. Забравшись повыше, я упёрлась ногами и спиной в покрытые сажей стенки и зависла в пропахшей дымом пустоте, прижав колени к груди.

И позволила себе поплакать вволю.

Мне хотелось навечно остаться в уютном полумраке, где я никого не могла потревожить, никому не могла навредить.

Пока я плакала, на меня снизошло озарение: мне нигде нет места. И как бы я ни старалась, это не изменится. Когда я жила в работном доме, Иеремия Мор ненавидел меня больше остальных. Даже там меня не приняли. А до работного дома я была девочкой-трубочистом, и другие дети сторонились меня. И теперь это повторяется, повторяется в Эльфхельме, когда я уже поверила, что моя жизнь отныне будет полна радости и чудес. В Эльфхельме, где я надеялась обрести счастье.

Но я плакала не от жалости к себе.

Ладно, не только от жалости к себе.

Я плакала из-за того, что по моей вине у Отца Рождество прибавилось забот. Что, возможно, теперь на него ополчится весь город.

Тщетно пытаясь унять рыдания, я услышала, как кто-то зовёт меня.

– Амелия?

Я наскоро вытерла глаза и посмотрела вниз. Мэри залезла в камин и взирала на меня со вполне понятным удивлением.

– Милая, что ты там делаешь?

– Просто хотела побыть одна, – хрипло ответила я.

– Нам всем порой хочется побыть наедине со своими мыслями. Уж мне-то точно. Но я не лезу в дымоход, а иду в свою комнату и закрываю дверь.

– Мне нравятся дымоходы, – откликнулась я. – Здесь я хотя бы знаю, что делать.

– Вылезай оттуда, поешь ягод и расскажи мне, что случилось.

Я сделала, как сказала Мэри.

– Ты только посмотри на себя, – ахнула Мэри, когда я вылезла из камина. – Вся в саже и в слезах.

Я нашла своё отражение в зеркале. На щеках темнели чёрные полосы.

– Амелия, что случилось? – с неподдельной тревогой в голосе спросила Мэри.

Я подумала о первой полосе «Снежной правды». О разбитых санях. О школе. О Мастерской игрушек. О том, как меня едва не съела говорящая сосна. Подумала об Отце Водоле, который с самого начала затаил на меня злобу. Об эльфах, которые стояли в очереди за газетой и таращились на меня.

– Много чего случилось, – выдохнула я.

И рассказала обо всём, что камнем лежало у меня на душе. А когда Отец Рождество пришёл домой, Мэри пересказала всё ему.

Хотя Отец Рождество и так уже знал.

– Я видел газету, – сказал он, тяжело опускаясь в кресло-качалку. Капитан Сажа привычно запрыгнул к нему на колени и замурчал. – Отец Водоль опять взялся за старое.

– Простите меня, – пробормотала я, шмыгнув носом. – Мне не следовало оставаться в Эльфхельме. Я должна вернуться в Лондон. Отец Рождество, ты сможешь сегодня отвезти меня туда?

– Амелия, не говори глупостей! – воскликнула Мэри.

– Но мне здесь не место!

– Чепуха, – сердито фыркнул Отец Рождество.

И в этот самый миг мимо дома прошёл эльф-коротышка в бело-зелёной шляпе. Увидев меня в окно, он крикнул:

– Тебе здесь не место!

Отец Рождество кинулся к двери, распахнул её и заорал:

– Проваливай отсюда и слова свои вонючие забери, Сосулий! Это отравленным вракам Отца Водоля здесь не место!

– Прости, Отец Рождество, – отозвался Сосулий. – Но человеческая девочка задумала разрушить Эльфхельм. Так в «Снежной правде» написали, а разве будут в «Снежной правде» писать неправду? Но мы ей не позволим!