Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после

В коридоре послышались знакомые шаги, медленные, но энергичные. В палату вошла Машенька, Мария Александровна — востроносая старушка, сохранившая молодые черты одним только душевным усилием и страхом перед старением и смертью. Давала знать о себе и узбекская кровь, текшая по ее высушенному временем телу.

— Сообщили? — моментально посерьезнел Юрий Витальевич.

— Сообщили, — ответила Мария Александровна, усаживаясь на край постели. — Вот, распечатали мне придурки твои.

— Какие придурки?

— Димка с Юркой.

— Чего это они придурки? — обиделся Юрий Витальевич. — Они мне матрас привезли, постелили.

— Угу. — Мария Александровна зло блеснула стеклами очков. — Тебе матрас привезли, а мне чего привезли?

Мария Александровна поморщилась и извлекла из кожаного мешка ворох листков, на которых огромными черными буквами был набран взволновавший Юрия Витальевича текст. Ему не терпелось послушать, однако он все же спросил беспокойно забрюзжавшим голосом:

— А по телевизору сообщили?

Мария Александровна недовольно покачала головой.

— Ты скажи, чтоб сообщили, обязательно сообщили по телевидению.

Супруга Юрия Витальевича ничего не ответила на это, лишь поправила очки с толстыми линзами и принялась читать, медленно, спотыкаясь и раздражаясь от этих своих спотыканий:

— Писатель Мамлеев серьезно болен, ему нужна помощь, — прочитала Мария Александровна.

— Это кто пишет? Какое издание?

— «Аргументы и факты» это.

— Ага, газета такая, — кивнул Юрий Витальевич.

Сосед по палате вдруг заорал одно отчетливое слово: «Сестра!» Он набрал воздух в грудь и вновь крикнул как в последний раз: «Сестра!»

Юрий Витальевич и Мария Александровна тихонько улыбнулись друг другу, как молодые любовники, пойманные за поцелуем советской пенсионеркой. Для пущего удовольствия они удерживали смех в себе, позволяя ему раскатываться жгучим теплом по внутренностям.

— Ладно, ладно, читай давай, читай, — поторопил жену Мамлеев.

— Писатель Мамлеев серьезно болен, ему нужна помощь. Тире. Политолог Белковский, — прочитала Мария Александрова. — Белковский это пишет.

— Кто? — не понял Мамлеев.

— Стасик Белковский, — пояснила Мария Александровна. — Стасик, помнишь?

— А, Белка, — понял наконец Юрий Витальевич. — Ну, читай уже.

И Мария Александровна стала читать:

— Москва, третье июля. Политолог Станислав Белковский заявил, что не разворачивал кампанию по сбору средств Юрию Мамлееву…

Юрий Витальевич побелел:

— Как не разворачивал?

— Подожди ты, — ответила Мария Александровна. — Тут дальше. Станислав Белковский заявил, что не разворачивал кампанию по сбору средств Юрию Мамлееву, а просто «напомнил обществу, что есть такой писатель и что у него большие проблемы».

Мамлеев вроде бы уяснил, что хотел сказать политолог Белковский, но менее тревожным его лицо с проросшими тонкими, как у турецкого бандита, усами не стало.

— Юрий Мамлеев болен раком, — читала жена Мамлеева, пока он то согласно кивал, то вновь сосредотачивался в ожидании подвоха. — Мне кажется, что это один из ведущих русских писателей и дефицит общественного внимания к его фигуре и его судьбе неправилен.

— Неправилен, это точно.

— Нельзя сказать, что прямо вот начали сбор средств. Просто многим небезразличен Юрий Мамлеев, многие знают его супругу. Не надо думать, что я развернул кампанию по этому поводу. Просто я напомнил обществу, что есть такой писатель и что у него большие проблемы.

— Очень большие, — подтвердил Юрий Витальевич. — Большие проблемы у нас, Машенька.

Сосед Мамлеева по палате еще раз истошно завыл. Ко всеобщему удивлению, в белую холодную палату вернулась медсестра. Она приказала молчать и повернуться на бок. Больной с неожиданной прытью подтянулся на поручнях над койкой и плюхнулся обратно, оголив большую желтовато-бурую ягодицу.

— Вы не видите, что тут женщина? — высоким и подчеркнуто обиженным голоском возмутилась Мария Александровна.

Медсестра сделала свое дело, равнодушно воткнув иглу в лоснящуюся задницу, приложила к месту укола ватку и ушла, даже не посмотрев на раздосадованное семейство Мамлеевых.

— Безобразие какое, — сказала Мамлеева.

— Они не понимают, кто к ним попал! — воскликнул Юрий Витальевич, однако не забыл о чтении газеты и велел продолжать.

Машенька вернулась к бумажкам, на которых заботливые «придурки» распечатали заметку, принятую супругами Мамлеевыми за газетную статью.

— И вместо того чтобы переживать за всяких людей, которые, как, например, Гуриев, едят устрицы в Париже…

— Кто? — спросил Юрий Витальевич. — Кто ест устрицы в Париже?

— Гуриев, — ответила Мамлеева.

— Это еще кто такой и почему он ест устрицы в Париже?

— Не знаю, Юрочка, — вздохнула Мария Александровна, заразившись мужниным возмущением. — Чиновник какой-то[5]. Так, я читаю. «И вместо того чтобы переживать за всяких людей, которые, как, например, Гуриев, едят устрицы в Париже, надо бы озаботиться судьбой великого русского писателя, который страдает, потому что завтра может быть уже поздно», рассказал Белковский корреспонденту такому-то.