Отец смотрит на запад

Ирина Рудольфовна пыталась представить уже взрослую Наину в окружении мужа и детей или Наину, познавшую Бога. Но ничего в этой квартире не напоминало ей о дочери, которую она знала. Желтоватые, словно когда-то были белыми, обои увешаны образами, даже к красному ковру на стене приколот постер с ликом святой Матроны.

Катя с разбега прыгнула в ноги бабушке. Ирина Рудольфовна от неожиданности вздрогнула, но вслух ничего не сказала. Она молча встряхнула приготовленное для Кати платье и внимательно посмотрела на внучку. Катя с серьезным видом потерла ладошки, сдула серые катышки, быстро откусила и выплюнула заусенец и как зверек нырнула в наряд. Ирина Рудольфовна присела на колени, потянула за подол платья, и из горловины вылезла каштановая голова с косичками.

– Дальше я сама, – звонко сказала Катя и запустила в рукава тонкие загорелые руки.

– Ну, присядем на дорожку, – улыбнулась Ирина Рудольфовна.

2

Человейник, где Катя снимала однокомнатную квартиру, встречал жильцов, возвращающихся с работы, неприветливо. Нервно пищала домофоном железная дверь. Отворялась с собачьим скулежом и гремела за спиной. На лестничной площадке створки немытых окон дребезжали от постоянного сквозняка. Жильцы дома, уже сбившие глинистую кашицу с обуви на крыльце, дотирали подошвы об углы ступеней, чтобы не тащить набранную на бесконечных московских стройках грязь в квартиры. Те, кто проходил к себе на первый и второй этаж, хмурили брови и невнятным матом обдавали «чистоплотных» соседей.

Катя с хлипким зонтом над головой шла от метро по проторенной вязкой дорожке мимо двух стройплощадок. У подъезда нашла небольшую палку и сняла ею тяжелый фарш с промокших туфель. Подождала пару минут, пока сосед докурит, чтобы не сталкиваться с ним в подъезде и не ехать в одном лифте. Затем потянула тяжелую дверь, причудами коммунальщиков разрисованную пузатыми ягодами, и юркнула внутрь. Лифт с расплавленными кнопками содрогнулся и пополз вверх.

Кате двадцать пять, днем она выглядит моложе, а вечером после работы гораздо старше, когда рассматривает отражение в заляпанном зеркале лифта. Как ни старается она найти удачный ракурс, холодный свет лампочки упрямо накладывает густые тени под ее глаза и как будто прочерчивает морщинку между бровями. Любая одежда в этом свете выглядит изжеванной и выплюнутой рабочим днем. Катя тоже чувствует себя изжеванной и выплюнутой. Она прикрывает глаза и отсчитывает этажи. Вот и пятнадцатый.

В домашнем желтом свете дешевенькой люстры Катя как будто молодеет. Она сбрасывает промокшую одежду, пакуется в теплый халат и делает несколько глубоких вдохов в ванной. Кате нравится запах сырости, смешанный с ароматом мыла и чистящих средств. Она прохаживается щеткой по ногтям, как учила бабушка, и улыбается бегущей по пальцам горячей воде. Вибрирует телефон, но Катя догадывается, кто звонит, и не смотрит на дисплей, хотя внутри ощущает гадкое чувство тревоги. Быстро набирает воду в желтый эмалированный таз со сколами, несет его в комнату и ставит у дивана с таким торжественным видом, с каким отцы семейства под Новый год помещают сосновые ветки в заготовленные ведра с песком.

То ли любопытство, то ли то самое чувство тревоги заставляет ее выглянуть в окно. Даже не выглянуть, а припасть к подоконнику. И вот из-за угла по той самой глинистой дорожке, возможно, даже еще по не смытым дождем Катиным следам поспешает характерной походкой вприпрыжку хозяин квартиры Юрий.

Сам он нарочито добродушно просит называть его Юрком, словно между ним и Катей нет десяти лет разницы в возрасте. Завидев его длинную и щуплую фигуру, Катя сначала прячется за штору, стоит, как в засаде, несколько секунд и снова припадает к стеклу, словно сомневаясь, не обмануло ли ее зрение. Зрение не обмануло.

Юрок всегда обитал и работал в этом же районе. Единственный и поздний ребенок в семье, он жил с матерью, долговязой молчаливой старухой, которую Катя видела лишь однажды, когда в первый раз приезжала смотреть квартиру. В отличие от сына, она не пыталась выдать советскую мебельную стенку за винтаж, не называла шелкографией дешевые обои с оловянным блеском завитков, только попросила не выбрасывать собрание сочинений Солженицына и платить вовремя по счетчикам. Старушка мелким почерком написала номер карты на обрывке газеты, но потом все же добавила, что лучше наличкой сыну. Казалось, она боится Юрка.

Каждый месяц пятого числа Катя была вынуждена встречаться с Юрком лично, он наотрез отказывался принимать деньги на банковскую карточку, потому что боялся, что им заинтересуются мошенники или, что еще хуже, налоговая. В этом месяце пятое число выпало на понедельник, и, как назло, Кате задержали зарплату. Она хотела было соврать Юрку, что у нее проблемы с банковским счетом и деньги зависли, но что-то ей подсказывало, что такие люди, как Юрок, видят таких людей, как она, насквозь.