Герман ощутил прилив прямо-таки классовой ненависти к этим тупым ублюдкам, судьба которых, стоящая на «трех китах» – выпивке, попсе и мордобое, – была предрешена еще до рождения. Восемь классов, ПТУ или, в лучшем случае, техникум, как говорят сейчас, «колледж», затем армия или, что вероятнее, первая ходка в тюрьму. Такая же тянущая пиво или «джин-тоник» супруга, остервенело матерящаяся на орущего в коляске умственно отсталого младенца – наследника папашиных и мамашиных генов, попойки с дружками-забулдыгами, работа каким-нибудь «приемщиком товара» или охранником, пивной живот годам к тридцати, стрижка «бокс», вера во все, что говорят с экрана телевизора…
Он скрипнул зубами и стиснул кулаки. Настя тем временем продолжала:
– Не помню как, но я вырвалась и побежала. Я всегда очень быстро бегала и опередила их почти на целый квартал. Бежала, бежала и чуть не попала к тебе под колеса. Вот… – Она мило улыбнулась.
– Вот видишь, как хорошо все закончилось. А я сперва подумал, что ты в каком-то неадекватном состоянии, даже хотел над тобой подшутить, мол, зачем так увлекаться наркотиками, но спустя мгновение понял, что все обстоит совершенно иначе. Здорово, что я решил ехать домой именно по такому маршруту. Иначе даже страшно предположить, что могло случиться…
Настя закрыла лицо руками, ее снова затрясло. Гера неосознанно в порыве сочувствия погладил ее по руке. Она тотчас успокоилась и немного настороженно взглянула на него. Он смутился и почувствовал, как краснеет. «Просто какой-то идеальный шторм, – подумал он о переживаемом внутри себя состоянии. Хоть бы она не отказалась встречаться со мной, потому что, если это произойдет, то мне жаль будет, что сегодня я так удачно отскочил от своей «девятки»-петарды».
Он отвез ее домой. Настя жила в Бобровом переулке, в том самом прекрасном, со множеством скульптур, установленных в устроенных стенных нишах доме, с башенками, причудливо изрезанной линией крыши и множеством других очаровательных и неповторимых особенностей, по которым этот дом было невозможно спутать ни с каким другим. Это вам не блочная многоэтажка серии «КОПЭ». Это дом с историей. Дом двух эпох: царской Москвы и Москвы совдепской. Дом, с ироничной улыбкой вступивший в свою третью эпоху, эпоху «дефлорации прав человека». Так про себя называл время, в которое мы живем, сам Герман. От царского узаконенного деления на сословия и советской уравниловки мы пришли к циничной дефлорации одних другими, возникшей самостоятельно и неподконтрольной никому. Именно в такой вот дефлорации и виделось Герману естественное историческое течение социальных отношений, которое за долгие тысячелетия ничуть не изменилось. Горбаться на одного дядю с утра до ночи, отрабатывай взятые у другого дяди под грабительский процент кредиты, так как тот дядя, на которого ты горбатишься, не платит тебе столько, чтобы хватало на желаемое. А не приемлешь такой расклад, тогда вместо дяди работай на себя. Бери, пока дают…
Такие вот мысли роились в голове у Геры, пока он медленно объезжал огромный дом-красавец в Бобровом переулке. Настя словно забыла о пережитом совсем недавно кошмаре и сетовала на то, что бабушка, проснувшись, хватится ее и начнет переживать, названивать родителям. Словом, поднимет переполох, какой может поднять только настоящая бабушка, воспринимающая действительность глазами ведущего программы «Чрезвычайное происшествие» и каждый раз глотающая валокордин во время просмотра «Часа суда» с ведущим Павлом Астаховым.
Гера предложил свой телефон, но она вежливо отказалась, сославшись на то, что «вот уже почти приехали, и я позвоню из дома». Этот отказ как бритвой полоснул его по сердцу. «Не хочет, чтобы я увидел номер, ведь он останется в памяти телефона. Не доверяет. Хотя, наверное, это правильно. Зачем доверять какому-то случайному герою-спасителю самое святое – телефон бабушки-сердечницы? Вдруг я ловко маскирующийся грабитель, а бабуля хранит дома коллекцию монет короля Виктора Эммануила?» Гера обиженно насупился. Он хотел, чтобы она заметила его обиду. Он достиг своей цели. Настя с виноватым видом молча взяла его телефон, мило улыбнулась. Позвонила бабушке. Оказалось, что вовремя. К той уже успели наведаться решительно все кумушки-соседки, которые наблюдали сцену под окнами через щель в прикрытых шторах, и при этом ни одна из них не поспешила вызвать милицию. А когда внучка Зинаиды Семеновны из семьдесят третьей квартиры вырвалась и побежала, то они осторожно стали выглядывать во двор, сделав свою наблюдательную щель немного пошире, и, наконец, убедившись, что никакой опасности для них нет, принялись трезвонить в дверь несчастной Настиной бабушки с причитаниями и советами «вызвать милицию» и тому подобное… Бабушка успокоилась и велела передать «столь галантному рыцарю» слова признательности. Гера умилился оттого, что никто никогда его так не называл…