Откатчики. Роман о «крысах»

Гера стрельнул у кого-то из коллег сигарету и вышел следом за Чернушиным. Тот стоял возле крыльца и курил, часто стряхивая не успевающий образовываться пепел. Герман подошел, встал рядом, прикурил.

– Что это значит? Что это за скандалы в присутствии поставщика?

Чернушин, чья физиономия обладала несомненным признаком упрямства и глупости – большим расстоянием от края верхней губы до кончика носа, – несогласно тряхнул головой:

– Герман, я давно вам хотел сказать, что мне все это надоело. Вы думаете, я ничего не вижу? Вы думаете, я не понимаю, какие деньги вы получаете от поставщиков? Ведь мне многое известно от них самих! Я, как говорится, «сижу на базе», вижу весь товар, введенный в компьютерную систему, и отмечаю про себя все те новые позиции, которые появляются в ней оттого, что это вы их туда ввели! И не говорите мне, что вы делаете это бесплатно: ваш внешний вид, а теперь еще и ваш роскошный автомобиль давно уже никому не дают повода подозревать вас в излишнем аскетизме! Неужели вы не понимаете, что это бесчестно, совершенно непорядочно – поступать так, как поступаете вы! Ведь это мздоимство! Воровство! Стяжательство! Это гадко, подло! Я не желаю больше иметь к этому никакого отношения, а сегодняшний случай для меня явился просто «последней каплей»! Я вам официально, слышите, официально заявляю, что никакого нового товара из прайс-листа этого Наума я вводить не стану, так как не желаю принимать участие в очевидном для меня преступлении, имя которому коррумпированный руководитель. Я пойду к мистеру Мурде, и если он после моих комментариев посчитает нужным, чтобы я акцептировал этот товар в системе[10], только тогда, только при таком условии я выполню то, о чем вы меня попросили.

Герман презрительно ухмыльнулся. Он ненавидел таких вот «половозрелых кликуш», «нищебродов», «тупой молодняк» – все эти эпитеты он придумал для тех, кому было немногим более двадцати. Его раздражали эти, как он их называл, «щенки», которые, по его искреннему убеждению, ни на что не годились. Однажды, сидя с «номером один» Сергеем в ресторане «Сирена», они попали в унисон, обсуждая тему молодых сотрудников. Сергей, попыхивая сигарой, с пренебрежением назвал их «абитурой» и произнес спич, восхитивший тогда Германа.

– Эта гребаная абитура, – сказал, поморщившись, Сергей, – эта гребаная абитура приходит наниматься на работу, и, вместо того, чтобы сперва узнать о своих должностных обязанностях, о сути того дела, которым им, возможно, предстоит заниматься в случае благоприятного исхода собеседования, вместо этого они немедленно заявляют, что их заработная плата должна составлять ну никак не менее двух с половиной тысяч долларов. И все дальнейшие их мысли только о том, как эти деньги потратить. Сходить в ночной клуб, купить новую сумочку или, допустим, пиджак и с этой сумочкой или в этом пиджаке сходить в ночной клуб, а потом еще купить новые «крутые шузы» и в них сходить в ночной клуб, а уж после этого сделать себе в пупке дыру, продеть в нее кольцо и с дырявым пупком сходить в ночной клуб. И все, все они таковы. Очень редко среди них попадаются выходцы из приличных семей, которые дали им умение правильно ориентироваться в жизни…

Герман хотел было сказать этому Чернушину несколько веских слов, но вдруг вспомнил Настю. Вспомнил, что она-то уж, вне всякого сомнения, как раз такая вот, «вышедшая из приличной семьи» девушка, живо вообразил себе ее милое лицо и смягчился. Вместо того, чтобы «строить» своего зарвавшегося ассистента, он вспомнил чье-то циничное высказывание о том, что «каждый человек, как и каждый предмет, имеет свою цену», и коротко сказал Чернушину:

– Михаил, давайте зайдем за угол, здесь не очень-то удобно разговаривать.

Он совершенно не удивился, когда Чернушин не только не отказался проследовать с ним за угол, но и предложил вообще перейти через дорогу и пройти во двор жилого дома напротив.

– Там будет спокойнее, – невозмутимо сказал еще минуту назад полный праведного гнева ассистент, и Герин дьяволенок в тот день заработал еще три очка за точный бросок с середины поля.

Они зашли во двор. Герман без лишних слов достал из кармана пачку тысячных купюр, отсчитал пятьдесят бумажек, сложил их пополам, с оставшейся у него пачки стянул резинку, туго, несколько раз, перетянул ею пятидесятитысячный квадрат и молча засунул его в верхний карманчик пиджака своего ассистента. В тот самый карманчик, в котором французы носят платочек, Азазелло – обглоданную куриную кость, а у Чернушина в нем не было ничего, словно специально этот карманчик на его пиджаке выполнял роль прорези для купюр в автомате экспресс-оплаты. Во всяком случае, аналогия стала полной после того, как обратно пятьдесят тысяч не вернулись и были приняты карманчиком Чернушина весьма радушно.

Не давая ему вымолвить ни слова, Герман снисходительно потрепал его по плечу и произнес:

– Это аванс. Получишь столько же после того, как товар будет в системе и на него поступят первые заказы.