Открой свое сердце

— Ну что? — торжествующе посмотрел старик в глаза ничего не понимающей Алинки. Потом он повернулся в сторону проводника и изобразил любезную улыбку. Улыбка была чуть ли не подобострастной. — Вам велено следить за мной, молодой человек?

— Нет-нет, как можно… — пролепетал парень. — Я просто подумал… Мало ли чего… У вас были такие обеспокоенные лица… Я ведь знаю, что вы случайные попутчики, и…

— Иди отсюда, — прошипел старик, и в то же мгновение рука его метнулась по направлению к стремительно уклонившемуся проводнику. Алинка вскочила, подошла сзади к старику и решительно взяла его за плечи.

— Не нужно, мсье Ливанов, этот молодой человек при исполнении служебных обязанностей. Вы хотите проблем с полицией? — Он повернулся и посмотрел на нее почти с нежностью. Дверь захлопнулась, а они так и остались стоять друг перед другом.

— Я знал, что вам можно доверять, но… — Он стал осматривать купе. — Мы должны быть осторожными. За нами могут следить. Сейчас знаете, какие «жучки» мизерные? С булавочную головку…

— Вряд ли за нами будут следить, — предположила Алинка.

Они снова уселись на свои места. Старик все еще был возбужден. Алина подала ему стакан с остывшим чаем.

— Спасибо. — Он отхлебнул, не вынимая ложечки. Старик постепенно успокаивался. Наконец он смог продолжить прерванный рассказ. — Вы же знаете, в чем отличие умного от дурака? В том, что умный учится на чужих ошибках, а дурак — на своих собственных. Я наделал такую кучу ошибок за свою жизнь, что умным меня не назовешь. — Он поставил на стол стакан и, приподнявшись, достал портмоне. — Вот, смотрите. Это моя жена. — Миловидная женщина лет двадцати восьми, смотрела на Алину с пожелтевшей маленькой карточки. Большое раскидистое дерево отбрасывало на нее узорчатую тень, и женщина была похожа на пятнистого жирафа. Длинная тонкая шея, немного вытянутая вперед, губки, очерченные темной помадой по тогдашней моде — бантиком. Платьице приталенное, с сердцевидным декольте и маленькими рукавчиками-фонариками. Она не улыбалась, но взгляд ее темных глаз был мягким и теплым. Где-то в уголках чуть опущенных губ притаилась легкая грусть.

Из-за спины женщины выглядывал остроглазый мальчик лет десяти в коротких штанишках, рубашке в клеточку и галстуком на шее. Алинка повернула фотографию и прочитала полуразмытую чернильную надпись: «Папе Аркаше от Саши и Саши. Если любишь — храни…» И дата: июнь, 1952 год.

— Это вы папа Аркаша? — спросила Алинка.

— Я, — ответил старик. — Ливанов Аркадий Юрьевич, — будем знакомы?

— Алина… Седых Алина Николаевна.

Он осторожно, двумя пальцами, взял снимок, долго смотрел на него с печалью и нежностью, а потом вдруг, издав какой-то нечленораздельный звук, с силой разорвал его пополам, сложил еще раз и разорвал, и еще, и еще. Мелкие кусочки выскальзывали из его пальцев и падали на темно-вишневый коврик купе.

Он сел на свое место, обхватил голову руками и зарыдал.

— Я ненавижу их! Они вышвырнули меня из жизни в задницу дядюшки Сэма. Они вынудили меня бежать из страны, а потом… Потом… Вам приходилось хоть раз слышать доклад «За что я презираю отца-предателя»? Нет? А тогда, в пятьдесят втором, этот доклад Ливанова Александра Аркадьевича опубликовали в молодежной газете, и вся страна читала его и презирала «отца-предателя». А я чуть не издох, как последняя собака в канаве Грин-Бея. Это город такой у озера Мичиган. Но ничего, — он поднял на Алинку влажные глаза, — ничего, я выкарабкался. Я вполне счастлив, но… — Он поднял вверх указательный палец и снова приблизился к Алинке. — Я не успокоюсь, пока не отомщу им. Я всю жизнь мотаюсь по свету и жду своего часа, когда смогу отомстить. — Он кончил говорить и как можно вкрадчивее спросил: — Могу я задать вопрос?

Алина кивнула.

— Вы поможете мне?

— Я? — Она испуганно взглянула на старика, и тот слегка покачал головой. Он был угрюм и напряжен, а когда молчание несколько затянулось, старик демонстративно отвернулся к окну, как бы давая понять, что на самом деле он не настаивает. Она вправе решать сама.

— Только учтите, — хрипло сказал он, — я вам так много рассказал. — Это прозвучало, как угроза.

Алинке пришла в голову мысль, а что если ей сейчас, пока она взаперти, соглашаться с ним во всем, а потом, как только она покинет поезд и выйдет на перрон Будапешта, сразу же обратиться к полицейскому? Должны же быть полицейские на вокзале. Алина бросила испытующий взгляд на старика. Поколебавшись немного, она кивнула в знак согласия. Старик оживился, глаза его заблестели, и голос стал по-молодому звонким и сильным.

— Я так и знал! Я знал, что вы мне не откажете! Я понял это сразу, когда увидел ваши глаза! И знаете что, если вы чего-то боитесь, то не надо бояться, я сделаю свое дело сам. — Он достал пакет, вытряхнул из него содержимое и, не разворачивая, опасливо покосился на дверь. Потом он подошел к двери купе, повернул замок и опустил верхнюю защелку, подергал дверь и вернулся на место.

Он стал разворачивать бумагу. Газета зашуршала оглушающе громко.