Откровение

Доктор был очень непростой. Имя этого доктора – Поль Готье. Работал он в Беверли-Хиллс и был личным дантистом бывшего президента Рейгана, поэтому это не просто такая шваль неизвестно откуда и ничего не понимающая, а это большой дантист. И безответственный человек. Как сейчас помню, в пятницу он вырывает мне зуб и забывает прописать антибиотик, который в Америке обязателен. Если он знает, что у меня может начаться воспаление, как можно так было делать? Но он отправляет меня домой, отдав мне на руки карточку с номером телефона его партнера, человека, который делает зубные каналы, и говорит: «Не дай Бог что, ты с ним свяжешься, и вы вместе решите все вопросы без меня». Я не поняла, почему без него. Только потом я узнала, что этот Поль Готье был настолько богат, что жил в лагуне Бич и летал на работу на собственном самолете. И работал он только со вторника по пятницу, три дня в неделю, а потом улетал на самолете домой.

А я домой пошла пешком. У меня начался чудовищный флюс, поднялась температура, я очень плохо себя чувствовала. На следующий день, в субботу, к нам приехал в гости Никита Михалков. Они тусовались с Максом, играли в теннис, жизнь была восхитительна и замечательна. Температура поднималась. На тот момент она достигла 38,8. Ночью – 39,3. Когда я проснулась в воскресенье, Макс все еще проводил время с Никитой – они два художника, и я понимаю, что им было очень-очень хорошо вместе. Я все-таки смогла встать с постели и позвать Макса. И, как всегда в таких ситуациях, очень спокойно я положила свою руку на его и сказала: «Макс, услышь меня сейчас, пожалуйста, правильно. Я это чувствую моим сердцем и душой. Я умираю. Что это означает, я не знаю, но я умираю. Все офисы закрыты, сейчас воскресенье. Что мы будем делать?»

Нашли какого-то врача на Бедфорд-драйв, в Беверли-Хиллс. Доктор Майзель, как сейчас помню. Он открыл свой офис, только потому что услышал имя Максимилиана Шелла. Он посмотрел меня и сказал, что это очень серьезная история и что меня необходимо госпитализировать, что началась гангрена с абсолютным заражением крови всего тела…

И вот меня транспортируют в госпиталь. Меня таскают по каким-то трубам. Меня отправляют на рентгены такие, на рентгены сякие. появляется врач, в которого я сразу же влюбилась. Это был ЛОР по имени Эд Кентер. Я мгновенно поняла, что этому человеку можно доверять.

События развивались очень быстро, уже наступил понедельник. И дальше я ничего не знаю. Я не знала о разговоре, который состоялся между Кентером и Максимилианом, но я знаю, что в ту ночь Макс остался спать со мной в госпитале. У меня была огромная палата, и внизу, на полу, Максу постелили какой-то матрасик. Он спал, как собачка, и я так благодарна ему за присутствие и поддержку той ночью. Он не отошел от меня ни на секунду.

А теперь я передам вам информацию, которую сообщил Эд Кентер: «Да, это гангрена, газовая, с общим заражением крови. Шансов – даже 50 % нет. Скорее, 48 % вероятность, что она выживет. Операцию назначаю на 5 часов утра, и даже если что-то пойдет не так, она будет под анестезией до 07:30, поэтому, если она уйдет, она даже не поймет, что ушла».

Но, конечно же, я все чувствовала, эта информация находилась где-то рядом, в комнате, ведь этой информацией владел Максимилиан Шелл. Поэтому я не могла не понимать, что со мной происходит что-то не очень хорошее. Да еще и видела в это время свой подбородок, на котором уже вырос «ананас» темно-синего цвета, который постепенно раздувался и опускался вниз…

Эд сказал Максу: «Я должен буду сделать разрез прямо между подбородком и шеей. Это настолько деликатная работа, что 1 миллиметр налево – и вся зараза с гноем попадут в артерию и опустятся к сердцу. Тогда наступит мгновенная смерть. Я не знаю, получится ли у меня все правильно разрезать, но гарантирую тебе, Макс, что сделаю лучшее из возможного».

Да, самое главное. И в субботу, и в воскресенье мы с Максом обрывали телефон доктору Полю Готье и его партнеру. И они ни разу, ни разу не ответили на телефон. А когда вышли на связь, я уже была госпитализирована.

В ночь перед операцией было очень трудно спать. Конечно, мне давали снотворное и хрен знает что еще, но состояние все равно было ужасным. У меня были чудовищные боли, мне нужно было давать обезболивающие раз в четыре часа. А я так кричала от боли. Но сотрудники госпиталя ничего не делали, и Макс бегал, орал, как сумасшедший, что его жена кричит, что мне больно: «Идите, делайте что-нибудь!..» А они отвечали, что должны давать таблетку раз в 4 часа, а сейчас прошло только 3 часа 15 минут. Макс говорил: «Вы что, не слышите, что человек мучается?» Это было страшно.