Откровение

Это произведение сразу же оценил и понял Владимир Яковлевич Ворошилов, создатель и продюсер шоу «Что? Где? Когда?». Он врубился в это, как только мы встретились в августе, и сказал, что он очень хочет, чтобы на его шоу в декабре я вышла с одним из этих произведений – Winds of changes («Ветры перемен») – и связала его с Россией.

Мы договорились обо всем. У меня было потрясающее шифоновое платье удивительной красоты, и именно синего цвета, как наш флаг. Я дошила летящие рукава-крылья, на одну руку белые, на другую – красные, и была готова. На площадке поставили два огромных ветродуя. Мне ставил движения мой учитель по джазовому танцу и великий хореограф Геннадий Абрамов, который работал с Анатолием Васильевым. Я была готова. Съемка живьем должна была быть 27–28 декабря.

И я испугалась. Вы можете себе представить? Чего я испугалась? И у меня был заказан билет домой, у меня же все там – семья, дети. А мы уже полгода были на моей любимой Родине, в Москве. И, короче говоря, я сдрейфила. Я простить себе этого, честно сказать, не могу. Это была бы такая сенсация.

Я сдрейфила – скажу почему. На улице был мороз. Все было рассчитано по секундам. Нужно было выйти, подготовиться… в целом мое выступление заняло бы 10–15 минут на улице в 30-градусный холод. И мне надо было выйти в шифоновом платье, практически голой. Я испугалась. Господи, Боже мой.

Но эпилог был «замечательный». Я так и не смогла улететь к семье, потому что ровно через два дня, 29 декабря, я заболела таким воспалением легких, что чуть не умерла. Вот вам и отказалась от уникального предложения, продиктованного Богом.

Я сказала Максу, что я больна. Меня лечили. Было страшно, три недели я не могла встать с постели. Конечно же, Макс не поверил, что я болею, подумал, что, видимо, я в очередной раз его предала.

В итоге я отдала Winds of changes бесплатно. Пусть люди радуются. Никто об этом не знал, но во многих цирках страны 20 лет воздушные акробаты делали свои номера под наше симфоническое произведение номер пять, которое называется «Ветры перемен».

4. Camerawoman и СПИД

1998 год. 3 мая, на мой день рождения, Максимилиан подарил мне настоящую камеру, роскошную профессиональную Sony: «Я знаю, как ты видишь мир. Ты фотограф замечательный и камерамен, вот тебе инструмент, работай».

Через две недели случилась наша поездка на Каннский фестиваль. Я, конечно, на фестивале сняла очень много, настоящий фильм – такой свободы, что люди его даже понять не могли. Назвала я этот фильм No name film («Фильм без названия»), а Макс после этого фильма стал называть меня Camerawoman – супервумен с камерой, ха!

Итак, Максимилиан приглашен на съемки к очень известному американскому режиссеру и своему другу Генри Джеглому, который практически точно так же, как Вуди Аллен, снимает всех великих звезд за самую маленькую плату, но предлагает им потрясающие accommodation – роскошнейшие отели, частные самолеты, высокого класса билеты

и всякое такое.

Наши accommodation были в Антибах, в старинном отеле Du Cap. Его любили все, от Марлен Дитрих, Ремарка, Хемингуэя до семьи Кеннеди и всех остальных. У отеля огромная территория, парк, который через пять минут выводил тебя на потрясающее место с бассейном. Так как это все было на горе, то бассейн как будто сливался с морем. Боже!

А у меня в руках камера. Я еще не знаю, как она снимает. Я, как маленький утенок, в диком восторге снимала все. Туда съехались самые большие звезды, и я… с этой камерой тусовалась. Это было потрясающе. Максимилиан был занят на съемках постоянно, а я была предоставлена самой себе: приглашена на лучшие party и т. д. и т. п. И все это вошло в мой No name film.

Самое главное party на том Каннском фестивале было организовано Харви Вайнштейном. Владелец Miramax Films Харви Вайнштейн сделал вечер для AMFAR Foundation – американского фонда исследования СПИДа. Руководителем фонда была Элизабет Тейлор: когда Рок Хадсон, великая звезда, умирал от СПИДа, он попросил ее организовать этот фонд, отдал ей свои 280 000 долларов, и Лиз по-честному вела эту работу. Нас связывали тесные узы: Лиз Тейлор дружила с Марией Шелл, сестрой Макса, и Мария помогла ей удочерить девочку. Элизабет назвала ее в честь Марии Шелл. Эта девочка Мария тоже была больна СПИДом.

И мы идем на это большое мероприятие. Контроль чудовищный. А я-то хочу пройти с камерой, чего делать нельзя.

И тут я вспоминаю про роскошное платье моего собственного изобретения, в котором я буквально полгода назад снималась в рекламе нашего «Черного жемчуга» в Москве. Мы для этой рекламы соорудили красивую беседку с колоннами цвета слоновой кости, а костюмеры придумали мне черное платье по ассоциации с «Черным жемчугом». Я его увидела, это платье, и поняла, что это черное безобразие тут точно надевать нельзя, нужно обязательно светлое, летящее такое, шифоновое платье, потому что я знала, что и как говорить, где поворачиваться и что должно происходить.