Откровение

Если говорить о сердце в метафорическом смысле, а не как о фиброзно-мышечном органе, то, пожалуй, да. Другое дело, что в этом смысле у Зверя сердца не было. То есть, было, но не для незнакомцев. Приемник раздражителей, подобных тем, что излучала Ойхе, у него отсутствовал, равно как и генератор соответствующих раздражителям эмоций.

Но она была так красива! Она была как-то не так красива, неправильно, не…

Да. Неправильно.

Красотой хочется делиться, потому что лучшее должно принадлежать всем, а Ойхе хотелось присвоить. Оставить себе. Чтобы видеть всегда.

Если уж совсем просто, то Ойхе просто хотелось видеть всегда. Всегда хотелось видеть. Трое проклятых суток с того мгновения, как Зверь отступил за кулисы и по-английски ушел с премьеры.

Никогда такого не было — никогда красота живых существ не поглощала его целиком, почти полностью парализуя способность думать. Но что делать, Зверь знал. Одержим-то он был не впервые. Поэтому он рисовал. Три дня и три ночи рисовал, не останавливаясь. Лицо Ойхе, глаза Ойхе, ее губы, ее волосы, ее голос, ее сумасшествие; трещинку во взгляде, сквозь которую рвалось яркое, страшное пламя ее души; длинные серьги под шелком чёрных кудрей…

Легче не становилось. Легче и не должно было стать. Рисование всего лишь помогало ничего не делать. Но иногда ничего не делать значило делать очень многое. Это важно, когда ты не знаешь, что делать, и просто бесценно, когда что делать — не знаешь.

И вдруг, после трех адских суток — такой подарок: бессмертный проклятый убийца с дикого похмелья. Воистину, сосуд благодати, воплощенное знамение о том, что праздники закончились и прямо сейчас плохо всем, кому было хорошо. Всем живым. На мертвяков правила не распространялись, а Ваха была населена исключительно мертвяками, но даже знать, что живым плохо, уже было хорошо. А Тенгера просто захотелось сожрать одним глотком. Но Странник же после этого свалится и уснет прямо тут, под столом, и не объяснит насчет дайнов, не объяснит, что такое Зверь сделал, и чем это чревато.

Зверь очень не любил делать что-то, о чем не мог потом вспомнить. Поэтому Тенгера он выцедил неспешно, аккуратно и не досуха. Испортить свое удовольствие чужим — от холодного пива и улучшающегося самочувствия — тоже мало приятного.

— Может, это ты придумал похмелье? — Тенгер поставил кружку и с некоторым сомнением закинул в рот шарик соленого творога. — Стал воплощенным злом и придумал похмелье сразу в будущее и прошлое, как это за вашим семейством водится. Не Господь же это сделал. И не Денница.

— Почему не Денница? — не понял Зверь. — Судя по эффекту, придумка самая что ни на есть сатанинская. К тому же, я не собираюсь становиться воплощенным злом, я собираюсь как раз наоборот.

— Воплощенным добром стать? — Тенгеру стало настолько лучше, что впору было пожалеть о проведенном курсе лечения. — Придумка сатанинская, но не в духе Сатаны. Сделать что-то хорошее, чтобы от этого становилось охренеть плохо — это не его. Да и Артур говорит, воплощенным злом ты уже почти стал. Он с Земли ушел, когда ты туда явился антихриста убивать. Там и началось-то только с твоим приходом, до того нормально всё было. Нет, — Тенгер покачал головой, — парадоксы — не твоя стезя. Даже не Денницы. Ты для них простоват. Злодейство с парадоксами никак не… — он покрутил пальцами, сцепил их в замок, — никак не так. Но на Землю ты пришёл, раз Артур оттуда ушёл, а если ты туда пришёл, значит, стал воплощенным злом, значит мог придумать похмелье и всем всё испортить.

— Ты сказал, я себе всё испортил.

— А. Ну это ты сейчас. При жизни, — Тенгер ухмыльнулся, — ты Ойхе в опере зачаровал. Она в бешенстве, ее раньше так только Артур бесил. К Артуру-то она привыкла, а тут ты.

— Зачаровал?

— Притворился, будто она тебе дороже неба, а потом в упор видеть перестал.

— Я?

— А кто? Артур без чар обходится, на одной только тупости. Он как про Мариам вспомнит, так у Ойхе настроение на весь день испорчено, а он про Мариам всегда помнит.

— Я не… хм… — Зверь прикусил язык.

Сейчас, пожалуй, лучше было помолчать и не спорить. Он не накладывал на Ойхе никаких чар, он и чародеем-то не был, а если Тенгер говорил о его способности подавлять чужую волю или умении нравиться, так для того, чтоб это сработало, нужен контакт. Жертва должна услышать его голос.

Но с Ойхе явно что-то произошло, что-то ее разозлило, задело так же сильно, как задевало поклонение святого Артура Приснодеве. И пусть лучше Тенгер думает, что Зверь сделал это — что?! — специально, чем поймет, что Ойхе заинтересовалась им сама, добровольно, в силу выверта собственной психики.

С психикой там нелады…

…эта женщина безумна. Она прекрасна и в душе у нее хаос, и отвести от нее взгляд нет ни сил, ни желания…

но у Тенгера с головой тоже не полный порядок, и Тенгер сейчас здесь. Не в гостиной даже, а прямо-таки в святая святых — в мастерской. На личной зверской территории. У Тенгера понятия личного пространства нет, ему пофиг, куда с похмелья вламываться.