Ни огорчений, ни обид, ни недоумения. В моей душе к нему обитает только любовь.
Начинаю о нем говорить, и голос незаметно переходит в шепот.
– Сынок, зачем ты так рано ушел?
– Христос позвал меня в нужный час.
– Скучаешь по дому?
– Я – дома.
– Хорошо ли тебе?
– Спроси свою душу.
– Как бы ты повел себя на моем месте?
– Молился бы.
Прасковья в церкви продает свечи, религиозные брошюры. В окладе темного платка – ее смиренный лик. Ровным голосом мне внушает:
– А ежели бы твой Алеша продолжал жить на земле и стал бы аль преступником, аль калекой? Ить Господу токмо все вестимо. И дозволено распоряжаться любой жизнью.
– Отчего же сама плачешь?
Помолчала. Обескураженно вздохнула:
– Под Покров день мой сынок на поле брани пал.
Могила Алеши на новом кладбище. На той луговине, где когда-то мы с ним любили гулять. Он весело гонялся за бабочками, босыми пятками прикасаясь к земле…
Его могила для меня – Центр Земли, Центр Вселенной.
Его тело – во чреве земли, а душа – в небесах. Я же пока между землей и небом.
Лягу в согретую им землю – вот его великая забота об отце!
Он проторил моей душе стежку на Небеса.
В Алешином переднем углу – огонек свечи. Кроткий. Ласковый. Как его улыбка.
Отмежевываюсь, отторгаюсь от всего того, что было ему чуждо. Стараюсь жить его жизнью, его привычками, желаниями, устремлениями.
Дачный участок. Грядка земляники. Ее посадил Алеша. Все лето я поливал, удалял сорняк. Несколько ягод зародилось. Поспели. Рвать не стал: пусть божьи твари полакомятся!
В сентябре неосторожным плугом задело грядку. Жена из комьев пашни извлекла ростки, корнями их прикопала в разрыхленную землю на старом месте. Перекрестила их, дабы взошли.
А возле скамейки у изгороди – подсолнух. Алеша тут когда-то семечки грыз да обронил полное… Оно и взошло. Выросло.
– Здравствуй, – говорю ему всякий раз, когда прихожу на огород. В ответ златолико улыбается!
Во все последующие времена
Жизнь слишком протяжная, чтобы можно было ею восхититься, как глотком родниковой воды, вспышкой молнии, первым поцелуем.
Во Вселенной все гармонично, кроме человеческой жизни.
Те родители, которые похоронили своих детей, живут как бы в ином измерении… И понять, осознать их горе, душевное состояние до конца прочим людям не дано.
Несчастье, если тебя никто не ждет дома. А особенно – дети.
Мои сны:
Помещение. Я и жена. Она в темном длинном платье. Обнимаемся… «Посмотри, дверь заперта?» Иду. У порога – моя мать. Горестно вздыхает: «Видишь, все утащили…» В чулане только длинные широкие доски…
Рынок. Бабушка: «Купи утку. Лапшу сваришь супруге». Из распоротого брюшка птицы вытаскивает потроха. Неожиданно утка ожила, вырвалась, побежала…
Сон моей жены:
Будто я держу Алешу на руках. Взрослого. Он – больной. Жалуется: «У меня такая же болезнь, как и у Ванечки (его племянника): болит голова…
Череда моих болезней. Много дней у меня двоилось в глазах. Потом: кровь в моче, неимоверная боль, температура – за сорок. Потом – киста языка. На операционном столе чуть было не захлебнулся кровью.
Страшнее всего было бы для меня – не печалиться о сыне.
Ревниво «охраняю» свою печаль.
«А ты к беде относись философски…» Не получается! Ее, беду, можно свести на нет только собственной смертью.
Жизнелюб… Сейчас весь мой облик – воплощение скорби.
В лес перестал ходить. В нем, как нигде, ощущаю безмерность своего несчастья.
Почему моя мать боялась военных фильмов и их не смотрела? Только сейчас я понял эту истину со всей подобной полнотой и ясностью.
При захоронении… Мужики стали забивать крышку гроба. В щель я просунул ладонь: последнее прикосновение!
В те секунды и минуты, когда кровь моего раненого сына застывала в жилах от январской стужи, я вдали от него беседовал с одним человеком: мы без всякой предосторожности говорили, что страной правит чудовище…
Спасение – мирская доброта. Но как ее изыскать, пробудить? Подумал ли кто-нибудь о необходимости клубов для осиротевших родителей? …Плюнуть бы на все и вся! А кто о горькой правде поведает? Вот и приходится жить!
Признание одного из родственников: «Потеря Алеши – самая тяжелая трагедия нашего рода. Остальные погибали на войне, во имя Отчизны. А он…»
Родовое древо… излом… кровоточит…
…Моя жена у гроба сына плакала и причитала. Этому ее никто не учил. «Оно»… как и протяжный стон после родов.
Через много лет я встретился с одной из моих духовных учениц. Спросил ее:
– Как на чужбине сложилась твоя жизнь?
– Плохо сложилась.
В голосе прозвучал укор:
– Ты ведь всегда проповедовал милосердие, угодливость, честность. Я поверила, впитала… А в реальной жизни все устроено по-иному. Я не выдержала и сломалась.
Моя мать в детстве мне внушала: «Будь ко всем людям добрым!» Таковым я был всю свою жизнь. И, естественно, это качество души перенял от меня Алеша. Доброта сгубила сына (вспомните, он безропотно уступил спасительное место в машине незнакомой пожилой женщине).
Точное место его гибели я определяю: начинает больно щемить сердце… потом отпускает… Значит, уже проехали…