Откровенно об иммунитете. Вакцинация

Токсоид (анатоксин) – это термин, которым обозначают токсин, лишенный своих ядовитых свойств, но существование класса вакцин, называемых токсоидами, вероятно, не способствует успокоению публики, которая считает, что вакцины – источники токсичности. Защитница прав потребителей Барбара Лоу Фишер постоянно поддерживает эти страхи, называя вакцины «биологическими веществами неясной токсичности», и призывает к применению нетоксичных консервантов и проведению дополнительных исследований «токсичности всех остальных добавок к вакцине» и их потенциально «кумулятивных токсических эффектов». Токсичность, о которой она ведет речь, просто неуловима, так как Лоу Фишер говорит то о токсичности биологических компонентов, то о токсичности добавок, а затем о накоплении, что, вообще говоря, относится уже не к вакцинам, а к токсичности окружающей среды в целом.

В этом контексте страх перед токсичностью сильно напоминает старый страх перед новым названием. Там, где раньше подразумевали грязь с моралистическим оттенком и намеками на греховность плоти, теперь словом «токсический» клеймят химическое зло нашего индустриального мира. Это не значит, что озабоченность загрязнением окружающей среды не имеет под собой никакой почвы, – так же как теория нечистот, теория токсичности основана на вполне аргументированной опасности, – но это значит, что наши мысли о токсичности очень сильно напоминают то, как мы раньше относились к грязи. Обе теории позволяют их сторонникам поддерживать в себе чувство контроля над собственным здоровьем за счет соблюдения персональной чистоты. Для теоретиков нечистот это означало бегство в надежный дом, где шторы и ставни могли отгородить от запаха бедняков и их проблем. Наша версия штор и ставень осуществляется за счет покупки очищенной воды, очистителей воздуха и пищи, которую, как нас уверяют, приготовили в экологически чистых условиях.

Чистота, особенно телесная чистота, – это только кажущаяся невинной концепция, стоящая за множеством общественно значимых действий, совершенных в прошлом веке. Страсть к телесной чистоте привела к возникновению евгеники, а она, в свою очередь, к стерилизации слепых, черных и бедных женщин. Озабоченность телесной чистотой тенью стояла за законами о запрещении смешанных браков, просуществовавшими в течение ста лет после отмены рабства; то же требование телесной чистоты стояло за законами против содомии, которые только недавно были объявлены неконституционными. Человеческая солидарность в немалой степени была принесена в жертву сохранению некой воображаемой чистоте.

Даже если мы пока точно не знаем, как именно химические соединения, содержащиеся в крови пупочной вены и грудном молоке, влияют на будущее здоровье наших детей, то мы, по крайней мере, знаем, что мы сами в целом не чище, чем окружающая нас среда. Мы все загрязнены. В наших кишках больше бактерий, чем наших собственных клеток в нашем организме, – мы кишим бактериями и переполнены разными химикатами. Другими словами, мы являемся продолжением того, что нас окружает на грешной земле. Включая – в особенности – друг друга.

* * *

Впервые несколько недель после рождения моего сына мартовский ветер дул с Мичигана, продувая нашу квартиру, где я часами, сидя по ночам в тугом деревянном кресле-качалке, баюкала мое беспокойное дитя и смотрела в окно, едва различая ветви деревьев, раскачивавшихся под напором сильного ветра. Кресло скрипело, завывал ветер, и я слышала, как что-то стучало в стекло и било по подоконнику, и я твердо знала, что это вампир, который хочет проникнуть к нам. Днем вид из окна напоминал мне, что перед ним стоит флагшток с развевающимся флагом и вибрирующим линем, но по ночам мне было по-настоящему страшно. Я успокаивала себя только тем, что, как я знала из виденного фильма о вампирах, вампир не может войти в дом без моего разрешения.

Я избегала зеркал ночью, просыпаясь от кошмаров, я видела, как движутся вещи, которые просто не могли двигаться. Днем я была уверена, что озеро поет мне свою нескончаемую песнь. Это был длинный, низкий тон, слышать который могла только я одна. Эта песнь успокаивала, но одновременно и тревожила. На столе, рядом с креслом-качалкой, стояли два литровых графина с водой. Глядя на эти графины и баюкая ребенка, я вспоминала, как в госпитале мне говорили, что после родов я потеряла два литра крови. Для меня до сих пор остается загадкой, как они могли определить объем кровопотери, если вся кровь вылилась на пол. Много позже муж рассказал мне о шелесте маленьких волн, которые возникали в луже крови, когда медсестры с краев подтирали ее полотенцами. Но я не слышала никаких шелестящих звуков, и эти два литровых графина были для меня единственной мерой моей потери.