Откровенные

И добрая Марья Евграфовна пыталась теперь найти какое-нибудь оправдание Павлищеву, чтобы не терять надежды, что Павлищев не поступит жестоко, а, напротив, быть может, и захочет взглянуть на этого чудного мальчика… А как увидит его, то и полюбит… И тогда она была бы вполне вознаграждена в все свои прошлые страдания.

Так мечтала Марья Евграфовна, полная веры в людей, и решила, прежде чем предпринять этот шаг, посоветоваться с братом Марком и сказать ему, кто такой отец Васи. До сих пор брат этого не знает, никогда об этом не спрашивал и, вообще, избегал всяких интимностей. Давно уж они не видались друг с другом и только изредка обменивались письмами. Письма этого Марка были кратки, сухи и не особенно теплы. Он сам проходил суровую школу нужды и лишений, и в гимназии, а потом и в университете добывал средства уроками — вот все, что знала о нем сестра. Только на последнем курсе Марк однажды послал ей двадцать пять рублей и обещал посылать по десяти рублей в месяц, но Марья Евграфовна, тронутая этим вниманием, горячо благодарила брата и отказалась, объяснив, что у нее заработок хороший, и она не нуждается. Напротив, если брату нужно, то она свободно может с ним делиться. Но Марк, действительно еле перебивавшийся и сокративший свои потребности до последней возможности, чтобы только помочь сестре, — лаконически ответил, что ему «не надо», и продолжал раз в два месяца писать ей коротенькие, сухие письма и по-прежнему о себе ничего не писал.

И когда Марья Евграфовна приехала в Петербург и увидала брата, то была несколько даже сконфужена его превосходством. Такой он казался ей умный, образованный и и красивый, и так он говорил спокойно, уверенно, хотя и не выказывал особенной словоохотливости, и такая в нем чувствовалась сила. Однако, Марья Евграфовна стеснялась Марка и не решалась с ним говорить с тою откровенностью, на которую порывалась ее душа. Кому же открыться, кому же рассказать о своей неудачной жизни и пережитых горестях, как не единственному на свете близкому человеку, брату? И ей так хотелось этого. Она так надеялась сблизиться с Марком и найти в нем сочувственную, родную душу. Но с первого же свидания с этим спокойным, замкнутым в себе человеком, — который не обнаруживал ни малейшего желания узнать интимную сторону жизни сестры, и сам, в свою очередь, совсем не имел намерения рассказывать о своей прошлой жизни и о себе самом, — она почувствовала какую-то робость перед младшим братом и в то же время прониклась к нему почтительным уважением.

Он заходил к ней почти каждый день на полчаса, раз сводил ее в театр, но говорил, по обыкновению, мало и больше о самых обыденных вещах, точно не снисходя до какого-нибудь более серьезного разговора. С Васей он не особенно дружил (он, кажется, вообще, детей не любил) и никогда не ласкал. И Вася не благоволил к дяде, тем более, что дядя как-то раз заметил, что мать его очень балует, и насмешливо прибавил:

— Видно, думаешь, что он герцогом будет?

После чего прочел коротенькую и вполне основательную лекцию о том, как портят матери детей, и какие от этого вырастают нюни.

Марья Евграфовна стала возражать, но Марк видимо слушал с снисходительным презрением ее доводы, что нельзя не побаловать ребенка, и вместо ответа только усмехнулся, обидев и сконфузив Марью Евграфовну.

— А ты не сердись, Маша, — проговорил, уходя, Марк, — и извини меня дурака, что вмешался не в свое дело и вздумал убеждать женщину да еще мать! Совершенно бесполезная трата слов и времени!

Не высказывая сестре ни своих взглядов, ни мнений, ни планов и надежд, что казалось столь странным в молодом человеке двадцати пяти лет, Марк оставался для Марьи Евграфовны несколько загадочным, хотя бесспорно выдающимся человеком. Ее удивляло, что он такой сдержанный, спокойный и, казалось, решительно ничем не увлекающийся. Все, что за все эти дни Марк сообщил о себе, относилось к его внешнему положению. Он служил и получал восемьсот рублей. Доволен ли он своим положением и заработком, Марк не проронил ни слова, точно говорил не о себе, а о ком-то постороннем. И еще была в нем одна черта, поразившая Марью Евграфовну: брат никого не бранил, никого не осуждал, а если и бранил, то равнодушно, скорее определяя явление, но не возмущаясь им, и ни на что не жаловался. Даже погоду петербургскую ни разу не обругал.

* * *

По обыкновению, Марк заходил к сестре по вечерам, часов около семи. И в этот вечер, в те же часы раздались его хорошо знакомые три удара, твердые и медленные в дверь, и, вслед за разрешением, в комнату вошел Марк Борщов.