Откровенные

Он был поразительно похож на Марью Евграфовну. Такой же пригожий и цветущий, ухитрившийся сохранить в Петербурге здоровый, пышный румянец на щеках, среднего роста с темно-русыми кудрявыми волосами, маленькой бородкой и шелковистыми усами. Тот же высокий лоб, тот же русский, слегка мясистый нос, те же карие глаза и большие широкие руки с короткими пальцами. Но выражение и лица и глаз у Марка было совсем другое — далеко не простодушное и кроткое, а строгое и уверенное, определенное и как будто несколько вызывающее. Что-то энергичное, сильное и упрямое чувствовалось и в красивом серьезном лице Марка, и в его сухощавой крепкой фигуре, и в твердой походке, и в манерах, слишком уверенных для молодого человека.

Одет он был с скромной простотой хорошего вкуса. В его костюме не было ничего крикливого, яркого. Темная жакетка, темный галстук, свежее белье. И сам он был свежий, чистый и опрятный — видно, что смотрел за собой.

Марк пожал руку сестры и присел на кресло, предварительно раздвинув полы жакетки, чтобы не смять ее.

— Ну, герцог наш, кажется, поправляется? — спросил он.

— Ему сегодня гораздо лучше. Жар спал.

— И тебе, следовательно, нет причины волноваться?

— Я и не волнуюсь. Хочешь чаю?

— Нет… Некогда.

— Спешишь?

— Да, дело есть…

— А я, Марк, хотела с тобой поговорить об одном деле, — заговорила, после минутного молчания, Марья Евграфовна, робея и конфузясь… — Ты можешь уделить мне несколько минут?

— Сделай одолжение, Маша. Я могу десять минут, а то и все четверть часа уделить тебе.

— Видишь ли, я хочу спросить твоего совета…

— Чтобы, конечно, не исполнить его? — насмешливо ответил Марк, открывая ряд маленьких белых зубов. — Что ж, спрашивай…

— Ах, Марк… Ты все точно смеешься, — с сердцем проговорила Марья Евграфовна.

— И не думаю, Маша. Говорю совершенно серьезно… Из десяти человек, спрашивающих совета, девять, наверное, поступают по-своему… Так в чем же дело?

Марья Евграфовна взглянула на Васю и, понижая голос, начала рассказ о своем прошлом, о том, как бросили ее с детьми, что она вынесла. Она говорила горячо, словно бы переживая прошлое.

Марк слушал очень внимательно, но никакого сочувствия не выражал. Лицо его, по обыкновению, было холодно и серьезно.

Увлеченная своим рассказом, Марья Евграфовна сперва не заметила безучастия брата. Но когда она, окончив исповедь, взглянула ему в лицо, ожидая слова сочувствия или взрыва негодования против человека, причинившего ей столько горя, то совсем смутилась и оробела…

Он молчал. И какой странный не то порицающий, не то насмешливый взгляд!

И, обнасенная до глубины души, она воскликнула:

— Марк! Что ж ты молчишь? Или ты оправдываешь этого человека и во всем винишь меня?

— И его не оправдываю, и тебя, Маша, не виню. Да и, вообще, что толку в обвинениях и в оправданиях! Твоя история одна из обыкновеннейших историй, и я только удивляюсь, что ты до сих пор продолжаешь возмущаться. Ты поступила легкомысленно, не заставив его жениться, а он воспользовался твоим легкомыслием. Называй его поступок, как хочешь, но от этого тебе не легче. Не так ли? — говорил Марк спокойным, убежденным тоном.

— Но правда-то есть одна на свете?

— Правда?.. Об этом когда-нибудь поговорим в другой раз, Маша. Это вопрос очень деликатный… У всякого человека и в разные моменты бывает своя правда… а теперь рассказывай, к чему ты начала весь этот разговор.

— Я хочу просить этого человека обеспечить ребенка.

Марк взглянул на сестру, и снова в его глазах мелькнула улыбка.

— Гм-м! Отчего же не просить. Но какие ты имеешь шансы на успех?

— Во-первых, я верю, что он не совсем подлец.

— Ну, Маша, это шанс очень неверный… А во-вторых?

— А во-вторых, этому человеку ничего не стоит что-нибудь сделать для сына. Он не женат и получает большое содержание… Он теперь стал важный человек этот Павлищев.

— Павлищев? — воскликнул Марк.

— Что тебя так удивило. Ты его разве знаешь?

— Как не знать хоть по фамилии такого человека, как Павлищев. Но я его и встречал раза два у Трифонова… Есть такой богатый барин, железнодорожник, у которого я давал уроки сыну… Удивляюсь, как такой умный и ловкий человек, как Павлищев, мог совершить такую неосторожность… Способный человек. Будущая звезда у нас! Только слишком большой юбочник… Об амурах много думает! — презрительно прибавил Марк.

— А ты, Марк, разве уж вовсе об амурах не думаешь? — спросила удивленная Марья Евграфовна.

— Я? — переспросил Марк. — Если б я занимал такое положение, как Павлищев, я не думал бы об амурах… У меня не было бы ошибок молодости…

— Будто ты застрахован?

— А на что сила воли у человека, Маша… как ты думаешь? — спросил Марк.

И в его лице, и в тоне его голоса чувствовалось, что этот рассудительный молодой человек говорит не праздные слова.

— Этот Павлищев, — продолжал Марк, — кажется, хочет жениться на дочери Трифонова… Брат ее мне говорил, что его превосходительство часто туда ездит. Но едва ли его превосходительству удастся. Барышня уж в годах и не из фефел… К чему ей сорокапятилетний генерал!.. Молодой интересней! — как-то загадочно протянул Марк…