Откровенные

Возвратил он мне записку, которую я ему составил две недели тому назад, и попросил переделать. Министр переменил взгляд на вопрос и, следовательно, нам приходится, к сожалению, тоже переменить… «Составьте, говорит, записку в другом направлении».

— В каком прикажете? — спрашиваю.

Он объяснил. Оказалось, направление совсем противоположное, тому, что излагалось, по поручению Павлищева, в записке.

Не в первый раз приходится нам делать такие штуки. Конечно, Павлищеву в сущности на это наплевать. Однако, желая показать мне, что делает это скрепя сердце — мол, и у него мнения свои есть — он сказал, что долго спорил по этому поводу с министром, но что министр не согласен. Ничего не поделаешь, дорогой Марк Евграфович! — прибавил он.

Павлищев довольно откровенен со мной. Уверенный, что я не болтлив и не злоупотреблю его откровенностью, он часто рассказывал мне, что делается, так сказать, за кулисами. По его словам, и министр внезапно переменил свой взгляд на вопрос, изложенный в записке, только потому, что опасался, будто взгляд этот не понравится в некоторых сферах. Он даже не уверен был в этом, а только опасался.

И этого было совершенно достаточно, чтобы, без всякой попытки отстоять свое мнение, — решить серьезный вопрос в другом смысле!

Какая трусость и, главное, совершенно ненужная!

Прощаясь со мной, Павлищев спросил: давно ли я был у Трифоновых?

Я отвечал, что был на-днях.

Ни черточки неудовольствия на радостном лице патрона. Он глядит совсем именинником. Не боится он, как видно, что я могу преподнести Трифоновым рассказ об его «ошибке молодости» с сестрой, рассчитывая, что нет цели вредить человеку, от которого можно ждать богатых милостей. Не даром же Павлищев в последнее время стал еще любезнее и интимнее со мной. И наконец он верит в мое благородство. А мысль, что я, Марк Борисов, могу из-под его носа вырвать невесту с миллионом, разумеется, не может прийти даже в голову его превосходительства. До того это неправдоподобно! Будущий министр и какой-то Марк Борщов!?

А между тем, барышня, видимо, мною увлеклась не на шутку. Мне остается только сделаться окончательно влюбленным и — кто знает? — не нужно будет и об «ошибках молодости» Павлищева рассказывать, чтобы невеста ему отказала. Она — человек решительный, довольно самостоятельный и перед этим не остановится, а Трифонов слишком любит дочь, чтоб ставить препятствия. Для барышни лучше подождать министерства, но иметь в супругах молодого и свежего человека, чем выходить замуж за этого потертого бабника. Воображаю, как он ошалеет, если это случится. Интересно будет взглянуть на его самодовольную физиономию… И захочет ли он того иметь у себя «золотого работника»? Полагаю, он настолько умен, что захочет… И я не прочь…

Барышня любит вести со мной беседы и упрекает, что я всегда рано от нее ухожу. Она доверчива и считает меня искренним другом. В последний раз она перехватила мой «нечаянный» восторженный взгляд, и вся просияла. А щеки так и залились румянцем. Думает, верно: не обращал никакого внимания, а теперь… влюбился. Однако, я ни пол-слова о чувствах и ни одного комплимента… Так оно лучше. Пусть считает, что я в тайне влюблен, не смея мечтать о взаимности и не смея открыться, зная, что она невеста другого. А интересно вести эту игру и наблюдать, как барышня с миллионом сама лезет тебе в рот — бери только не сразу, а осторожно, чтоб не испугать и не возбудить подозрений. Глупые эти влюбленные бабы и совсем теряют голову.

Очевидно, она и не подозревает во мне такого же карьериста, как и Павлищев, только куда посмелее его. Я хоть и не вполне высказываюсь, но не скрываю, что смотрю на жизнь и на людей не в розовые очки, а она не верит, конечно, что в двадцать четыре года можно быть таким скептиком. Она думает, что я несколько озлоблен и что мои взгляды смягчатся. Пусть думает! Это ее дело…

Прощаясь со мной в последний раз, она неожиданно сказала:

— Надеюсь, что и после моей свадьбы вы будете у меня бывать и мы будем с вами такими друзьями, какими нечаянно сделались.

Я отвечал, что едва ли…

— Почему? — спросила она.

— Мало ли какие могут быть причины, Ксения Васильевна! — отвечал я уклончиво.

— Какие, например?

Глаза ее блеснули. Казалось, барышня была удивлена.

Я молчал, и она нетерпеливо бросила:

— Что ж вы молчите? Какие причины могут помешать вам бывать у меня? Отвечайте! — воскликнула она порывисто.

Я притворился смущенным и, словно бы приискивая причины, проговорил:

— Могу не понравиться вашему мужу… Наконец, могу уехать на службу куда-нибудь в провинцию… Мало ли что может случиться…

И, проговорив это, ушел, крепко и значительно пожав ее руку.

Теперь целую неделю не пойду. Пусть раздумывает над моими словами!

Я, конечно, не влюблен в эту барышню, но она мне нравится, и я был бы хорошим мужем. Терпеть не могу развращенных людей и особенно этих искателей ощущений. Точно в любви жизнь. Любовь — просто физиологическое отправление и ничего более. Ну, а Ксения Васильевна мне не противна. Следовательно…

17 мая.