Откровенные

«Видно, и на нее весна действует!» — подумал Павлищев, радостно взглядывая Ксении в лицо.

Она невольно смутилась, тихо освобождая свою руку из руки Павлищева. И это смущение Павлищев объяснил в свою пользу. Наконец-то в барышне заговорило женское чувство, и в ней появилось желание нравиться будущему мужу. Давно пора!

Лакей между тем доложил, что кушать подано, и все пошли в столовую.

Василий Захарович сегодня с какою-то преувеличенною любезностью, которой он старался скрыть свое смущение, подвел Степана Ильича к заставленному закусками столику и просил закусить, сожалея в душе, что ему приходится угощать Павлищева в последний раз. Наверное, уж он больше не покажется к ним в дом и, пожалуй, припомнит при случае нанесенное ему оскорбление. Ах, Сюша, Сюша!

Старик налил Павлищеву маленькую рюмку любимого им аллаша, а себе большую очищенной, и рекомендуя его вниманию «свежую икорку», только что полученную от одного приятеля с Урала, наложил полную тарелочку крупной, зернистой белужьей икры, при виде которой у Степана Ильича потекли слюнки и в глазах блеснул веселый плотоядный огонек.

— Прелесть! — почти восторженно проговорил он после того, как, чокнувшись с Василием Захаровичем и Борисом и опрокинув в рот рюмку аллаша, отведал любимой им закуски.

И, отойдя от столика, смолк, занятый едой и, казалось, забывший в это мгновение все на свете.

Он ел, не спеша, необыкновенно аппетитно, смакуя с видимым наслаждением настоящего гурмана, свершающего культ чревоугодия. Ксения, незаметно наблюдавшая за ним с той пристрастностью, с какой наблюдают женщины за человеком, который вдруг сделался для них чужим, теперь заметила что-то животное и в выражении этого гладко выбритого, холеного лица с медленно двигающимися скулами, и особенно в этих, словно подернутых маслом, блестящих плотоядных глазах. И Павлищев вдруг стал ей совсем противен. И она удивлялась, как раньше могла согласиться быть женой такого «изящного и выхоленного животного».

А Степан Ильич, не замечая этих взглядов, выпил еще рюмку водки, еще наложил себе икры и, перепробовав затем несколько вкусных закусок, с видом удовольствия взглянул на тарелки с биском, поставленные на столе и, усаживаясь, по обыкновению, рядом с Ксенией, привычным движением руки заложил салфетку за ворот рубашки и принялся за биск, который готовился у Трифоновых замечательно.

По видимому, Степан Ильич не замечал ни какой-то странной натянутости и неловкого молчания, бывших сегодня за столом, ни беспокойных взглядов, бросаемых стариком на Ксению, ни улыбки, бродившей на лице Бориса.

Покончив с биском и запив его рюмкой превосходной мадеры, Павлищев стал рассказывать, как сегодня министр почти навязался ему в посаженые отцы, и весело прибавил, обращаясь к Ксении:

— Надеюсь, вы ничего не имеете против этого?

Ксения пожала плечами и ничего не ответила, а Василий Захарович поспешил осведомиться о министре. Говорят, он необыкновенно много работает, несмотря на то, что доктора ему советуют отдохнуть. Это правда?

Павлищев усмехнулся.

— Это он сам любит рассказывать, — проговорил он, — особенно, когда ему кажется, что положение его не твердо, а сам, могу вас уверить, здоров. Он очень любит власть и потому мнителен до болезненности… Вот уж шесть лет, как я слышу от него, что он устал, и что ему пора отдохнуть… А между тем, предложите ему отдохнуть… он придет в отчаяние…

И Павлищев продолжал описывать своего патрона с тою откровенностью, с какой можно было позволить себе только в кругу близких. Он бесспорно умный человек, но считает себя непогрешимым и потому делает много глупостей… Ну, и опьянен несколько властью… Не любит противоречия.

— А вы, Степан Ильич, кажется, самый близкий к нему человек? — спрашивал Трифонов.

— Да, мы с ним ладим. Министр признает мои маленькие. способности, — промолвил скромно Павлищев.

— И, конечно, ценит?

— На это пожаловаться не могу! — с веселою довольною улыбкой отвечал Павлищев, накладывая себе на тарелку рыбы.

Снова наступило молчание.

Когда Павлищев, после рыбы, с видом знатока потягивал золотистый иоганисбергер, Борис, переглянувшись с Ксенией, неожиданно проговорил:

— Говорят, что вы скоро будете министром, Степан Ильич?

Его превосходительство невольно покраснел и приятно осклабился, словно кот, которому поднесли кусок мяса.

— Мало ли какой болтают вздор…

— Отчего же вздор?

— Во-первых, никто и не думает меня назначать министром, а во-вторых, я слишком молод для такого поста и по служебному положению, и по летам.

— Однако, Ивкова же назначили… А он моложе вас, кажется?

— Исключение из правила ровно ничего не доказывает, Борис Васильич…

— А вы хотели бы быть министром, Степан Ильич? — спросила Ксения и насмешливо взглянула на Павлищева.

— Плохой тот солдат, кто не хочет быть фельдмаршалом! — смеясь, отвечал Павлищев.

— И надеетесь?..

— Что за вопрос!? Можно хотеть и все-таки не иметь надежды… Все зависит от случая…

Лакей поднес блюдо, и Павлищев наложил на тарелку молодого цыпленка.