Откровенные

Женитьба на Ксении сулила ему богатство. Как никак, а оно давало большую устойчивость его положению, расширило бы связи и знакомства, сделало бы его независимее, не говоря уже о приятности для такого эпикурейца, как Павлищев, вести более широкий образ жизни, щегольнуть и роскошью обстановки, и изысканно-тонкими обедами, на которые можно было бы приглашать нужных людей.

Все шло как по маслу; богатство, казалось, было в руках, и вдруг этот совсем неожиданный отказ Ксении почти накануне свадьбы!

Его превосходительство злился, чувствительно оскорбленный в своем самолюбии и недоумевавший, что бы это значило. Не эта ли «зрелая дева» хотела быть его вдохновительницей и другом, маленькой Эгерией, следящей, чтобы супруг не сбивался с пути к благу человечества, и не он ли так ловко поддерживал свою будущую Эгерию в этих мыслях.

А главное, об этой свадьбе уже знали в городе. Счастливого жениха поздравляли и, разумеется, многие втайне злились и завидовали. Миллионная невеста, ведь, лакомое блюдо и не очень-то часто попадается…

И как ни старался Павлищев сделать bonne mine au mauvais jeu, а эта неудача его раздражала; при мысли о Ксении и об этих «дураках» Трифоновых, позволивших дочери поступить так «предосудительно и дерзко», на холеном, красивом лице его превосходительства появлялось злое выражение, и в первые дни он расточал по их адресу не мало ругательств.

«Какой еще ей нужно партии, этой ободранной кошке!? — спрашивал себя его превосходительство, в раздражении забывая справедливость и называя так Ксению, изящная фигура которой еще так недавно его пленила. — Или она в самом деле влюбилась в кого-нибудь? Но в кого? В последнее время у них почти никто не бывал, да и она не из влюбчивых. Не даром она так пугливо относилась в поцелуям, эта холодная рыбья натура!»

Павлищев не мог уяснить себе причины внезапного отказа от такой блестящей партии, какую представляла собой его особа… Он не верил в объяснение, данное Ксенией. Ведь, она и раньше не была влюблена, однако дала слово. Не думал он также, чтобы до Ксении могли дойти слухи об его «ошибках молодости» и сыне. Да, наконец, он сам намекнул ей однажды об этом, и не юница же она, чтоб не знать, что у всякого человека бывают ошибки молодости. Подробностей о них она, конечно, знать не могла. Один Марк Борщов знает всю эту историю, но он, разумеется, слишком порядочный и преданный ему человек и слишком умен, чтобы распускать про своего начальника скверные слухи.

— Ужасно глупы эти зрелые барышни, воображающие, что они оригинальны и умны! — не без злости проговорил вслух его превосходительство, объясняя себе отказ капризом избалованной и взбалмошной девушки.

Мысль о том, что Марк был счастливым его соперником, ни разу даже не пришла в голову Павлищева. До того он был далек от этого предположения.

Эта расстроившаяся свадьба совсем расстроила и денежные дела Павлищева. Близкое знакомство с Рогальской стоило ему денег, и десять тысяч долгу, которые он сделал в виду женитьбы, теперь являлись большой неприятностью. Деньги эти заняты были через посредство комиссионера, рекомендованного Павлищеву одним из его чиновников по особым поручениям — фактотумом по разным делам у одного ростовщика, имя которого тщательно скрывалось комиссионером. Да и он сам не знал, кажется, кто этот таинственный ростовщик, потому что имел дело не прямо с «капиталистом», как обыкновенно его называл этот юркий, румяный и веселый комиссионер из австрийских немцев, а с каким-то чиновником, на имя которого и писались двойные векселя.

Таким образом, Павлищев и не догадывался, что был дебитором одного весьма респектабельного тайного советника, с которым встречался в обществе, почтенного старичка, необыкновенно мягкого и приветливого, который негласно занимался ростовщичеством, взимая по 5 процентов в месяц. Дальний его родственник, незначительный чиновник, играл роль подставного лица и, в свою очередь, действовал через комиссионера. Нечего и говорить, что почтенный тайный советник не менее других сокрушался о язве ростовщичества и особенно об этих несчастных молодых людях, попадавших в руки «кровопийц-жидов». Удивительно чувствительный был этот старичок, пользовавшийся репутацией «истинно-русского» человека и скромно заседавший в каком-то незначительном совете, где получал тысяч пять содержания за право раз в месяц приехать в коллегию и согласиться с мнением министра.

Срок векселей был через два месяца, и надо было во что бы то ни стало уплатить деньги, тем более, что комиссионер, вскоре после отказа Ксении, явился рано утром к Павлищеву и почтительно предупредил, что «капиталист», вследствие многих потерь, решительно приканчивает дела и настоятельно просит приготовить деньги к сроку. Разумеется, он, комиссионер, не сомневается, что такой пустяк нисколько не затруднит его превосходительство, но он счел своим долгом довести до его сведения… о просьбе «капиталиста».

Раздраженный Павлищев сказал, что постарается уплатить в срок часть суммы, а остальную просит отсрочить.