Откровенные

«Неправда, надеешься!» — подумала Ксения и почему-то решила, что Марк был бы несравненно лучшим министром, чем Павлищев.

Обед закончился спаржей и мороженым, и его превосходительство, после вкусных яств и нескольких рюмок доброго вина, встал из-за стола, слегка отяжелевший и размякший, в том добродушно-счастливом послеобеденном настроении, которое располагало Павлищева к мягкому креслу, душистой сигаре и к веселой болтовне, полной пикантных недомолвок, с хорошенькой женщиной.

Тотчас же после обеда все, исключая Ксении, быстро разошлись, не дождавшись кофе. Трифонов как-то смущенно и усиленно извинялся, что идет «соснуть часок», старушка, сославшись на мигрень, ушла с англичанкой наверх, взглядывая на Павлищева грустным, безмолвным взором, а Борис, звякнув шпорами, удалился без всяких объяснений.

— Пойдемте ко мне, — проговорила Ксения.

Его превосходительство, ни о чем не догадывавшийся, очень обрадовался, что остается наедине с Ксенией, рассчитывая на приятный часок. Сегодня его невеста была такой обворожительной и, казалось, расположенной с большею терпимостью отнестись к флирту, на который, в качестве жениха, Павлищев имел несомненное право. А то эти одни почтительные поцелуи — благодарю покорно!

«Весна подействовала!» — снова пронеслось в его голове.

И он, следуя за Ксенией, жадными, замаслившимися глазами, как несколько минут тому назад смотрел на блюда, взглядывал теперь на сливочную шею и розоватый затылок девушки, и с видимым восхищением облюбовывал сзади ее гибкую стройную фигуру, на ходу слегка вздрагивавшую бедрами…

Он вошел вслед за ней в этот уютный, залитый светом, кабинет, и когда Ксения присела на диван, достал из кармана и подал ей открытый футляр с роскошным браслетом, на котором сверкал довольно крупный бриллиант.

— Не надо, — проговорила тихо Ксения, не поднимая глаз.

Тон ее голоса звучал мягко и в то же время серьезно.

— Это что значит, Ксения Васильевна? Разве не угодил? — удивился Павлищев.

И, придвинув кресло, он опустился в него и взял ее руку, она отдернула руку и, поднимая на Павлищева смущенное и серьезное лицо, проговорила:

— Степан Ильич, не сердитесь, если можете, и простите меня…

— Простить? За что? — растерянно прошептал Павлищев, сразу увидав по лицу Ксении, что ему предстоит выслушать что-то жуткое.

В голове его мелькнула мысль: «Уж нет ли за ней ошибки молодости и не хочет ли она покаяться!» И эта гнусная мысль даже на миг успокоила его. Он, конечно, великодушно простит «ошибку» девушки с миллионом.

А Ксения продолжала:

— Я раздумала и беру назад свое слово. Я не буду вашей женой!

Эти слова произвели на Павлищева поражающее действие. Бледный, с широко раскрытыми глазами, он с каким-то жалким и растерянным видом смотрел на Ксению и в первое мгновение не находил слов, ясно понимая только, что миллион для него потерян…

И, несколько оправляясь от впечатления этих ошеломивших его слов, он прошептал:

— Это жестоко, Ксения Васильевна… Я вас так люблю.

— Позвольте в этом усомниться, Степан Ильич, — промолвила Ксения.

— Вы не верите?

— Простите, не верю. В вас оскорбленное чувство говорит, а не любовь… Но во всяком случае, простите меня. Я виновата.

— Можно спросить, какая причина вашего внезапного решения? — спросил Павлищев, скрывая закипавшее раздражение под маской глубоко оскорбленного человека, готового перенести свое несчастье, как следует порядочному и благовоспитанному человеку.

— Единственная… я уважаю… я расположена к вам, но я не люблю вас так…

— Как полюбили кого-нибудь другого? — перебил Павлищев.

— Я никого не люблю! — проронила Ксения, вся вспыхивая от этой лжи.

— Впрочем, что ж я расспрашиваю… К чему это? — проговорил Павлищев, вставая.

И он почтительно наклонил голову и вышел.

Возвращался его превосходительство домой злой и раздраженный, и весна уж более не действовала живительно на него. Дорогой он шептал ругательства по адресу Ксении и ее родителей и, когда вернулся домой, обругал без всякой видимой причины Викентия и заперся в своем кабинете, недоумевая, как мог случиться такой «скандал».

XX

Павлищев долго не мог прийти в то довольное, уравновешенное настроение, в каком находился до сих пор в качестве человека, не знавшего неудач и верившего в свою счастливую звезду. В самом деле, последние десять лет жизнь ласкала его, как баловня. Из незначительного чиновника, прозябавшего где-то в глуши, он стал любимцем министра и директором департамента. Блестящая репутация его была упрочена. Успех следовал за успехом, и впереди перед ним открывались широкие горизонты. По крайней мере, сам министр, считавший Степана Ильича своим лучшим помощником, пропагандировал его везде, как человека больших административных талантов и государственного ума, и не раз говорил своему любимцу, что готовит его себе в преемники… Все смотрели на Павлищева, как на восходящее административное светило…